Под парусами — на другую планету
Отчет об антарктической экспедиции.
Если вы в детстве не зачитывались хроникой плаваний русских кораблей под командованием Беллинсгаузена и Лазарева, открывших почти 200 лет назад человечеству Антарктический континент, если не восхищались мужеством экспедиций Амундсена и Скотта, оказавшихся в один, 1911 год первооткрывателями Южного полюса, если не ухохатывались над веселыми рассказами Владимира Санина про советских полярников и моряков, вам не понять, почему при слове «Антарктида» у кого-то вздрагивают брови, туманятся глаза и потеют руки.
Ледовый континент сначала входит в сердце той детской сказкой про холодный, далекий и неведомый край, а потом прорастает там нетающей, тревожащей льдинкой, от которой почему-то становится тепло, нет — горячо, на душе. В словосочетании «вечный лед» именно слово «вечный» дает намек на возможность обрести некое особое знание, недоступное в других местах в силу их переменчивости и непостоянства.
Итак, холодным ноябрьским утром, отрываясь в кресле самолета от родной земли, я испытывал если не эйфорию, то явный эмоциональный подъем, быть может, не совсем характерный для пятидесятилетнего мужчины, кое-что уже повидавшего и испытавшего на своем веку. Но, признаюсь, приглашение, пришедшее от капитана голландского парусника «Европа» Клааса Гаастры, отправиться на этом столетнем барке в антарктическую экспедицию разделило ушедший 2014-й на до и после. А может, и не только этот год.
Сто лет — не возраст
Вряд ли предполагали немецкие клепальщики корпуса очередного плавучего маяка, который должен был встать в устье реки Эльбы и предупреждать мореплавателей о коварных отмелях, что через сто лет это судно будет под парусами ходить в Антарктиду. Отслужив «на привязи» верой и правдой более полувека, самоходный маяк был продан в Голландию, где силами частной компании превратился в красивый трехмачтовый барк, который, не поражая габаритами (длина всего 56 метров), сразу стал заметен в среде высоких парусов красотой своих линий и великолепными мореходными качествами. Да и имя «Европа» было дано отнюдь не из уважения к родному континенту, а в честь прекрасной девушки, сумевшей, согласно древнегреческому мифу, так запасть в сердце бога Зевса, что тот, приняв обличье быка, похитил ее и сделал своей женой.
Эта трогательная история сегодня запечатлена на композиции носовой фигуры судна, причем дама выглядит абсолютно обнаженной, словно бросая вызов нашему современному псевдопуританскому обществу. Столь же дерзкий вызов более десяти лет назад бросил капитан Клаас Гаастра печально знаменитому проливу Дрейка, когда начал свои ежегодные антарктические экспедиции.
«Европа» сегодня является единственным большим парусником, совершающим регулярные походы в Антарктиду. Их сложно назвать туристическими вояжами, хотя места в пассажирских каютах оплачиваются их обладателями. Но скромные, почти спартанские (по сравнению с пассажирскими лайнерами) условия пребывания на борту, возможность нести вахты и участвовать в работе с парусами, подниматься на мачты и стоять за штурвалом, делают гостей добровольными полноценными членами экипажа.
Комфорт? Нет, приключения!
Сегодня в летний период у западного берега мыса Антарктический, где даже в суровые зимы не образуется ледовый шельф и много открытой воды в проливах архипелага Палмера и Южных Шетландских островов, довольно оживленно. «Пингвиний» туризм за двадцать с небольшим лет стал очень популярен в мире, несмотря на заоблачную стоимость (под тысячу долларов в сутки). Пассажирские теплоходы (с комфортом пятизвездочных отелей) снуют через пролив Дрейка как курьерские поезда, перевозя за сезон тысячи туристов. Путешествие занимает, как правило, десяток дней, оставляя в памяти послевкусие приятного и неутомительного просмотра телепередачи.
Наш рейс на «Европе» длился почти месяц. Выйдя 24 ноября из чилийского Пунта-Аренаса, мы двое суток пробирались шхерами Огненной Земли, уже там сполна ощутив буйство местных ветров. Затем погода сжалилась, позволив сначала бросить якорь возле городка Пунта-Вильямс, а затем задержаться у знаменитого мыса Горн, где находится самый южный в мире маяк, круглогодично обслуживаемый по методу семейного подряда. В день нашей высадки на эту скалу как раз менялся состав чилийских маячников, и было забавно встретить на берегу легко одетую девушку в окружении коробок и чемоданов, фикус в горшке и бегающего вокруг всего этого громоздкого скарба белого пуделька. Пес еще не догадывался, что ему предстоит провести целый год на этом, продуваемом всеми ветрами, клочке земли, а потому был ласков и шаловлив. Да и многим из пассажиров «Европы», штамповавших открытки и приобретавших «Горные» сувениры у приветливых служителей маяка, тоже пока было невдомек, что через пару часов ветер в проливе Дрейка перейдет в разряд очень свежего, а парусник полетит по волнам на юг с креном под 30 градусов.
Первый день океанского плавания побаловал солнечной погодой и десятками птиц, грациозно скользящих в воздушных потоках. Среди них выделялись белоснежные альбатросы, достигающие размахом своих крыльев трех с половиной метров. В старые недобрые времена моряки развлекались ловлей этих воздушных гигантов, выбрасывая за корму привязанный к крепкой веревке стальной треугольник с остро заточенными внутренними краями. Птицы выхватывали из воды блестящий металл, и их крюкообразный клюв безнадежно застревал в капкане. Нелюбовь к этим морским хищникам жила в те времена в сердцах мореплавателей еще и потому, что упавшему в воду человеку они сразу выклевывали глаза. Я оказался однажды в этих широтах на небольшой резиновой лодке, и хочу заметить, что наблюдать за морскими птицами все же лучше с борта корабля.
Земля! Пингвины!
Трое суток вполне комфортного плавания через «Дрейк пассаж» оставили в памяти уменьшающуюся с каждыми двумя оборотами часовой стрелки ночь, которая по достижении антарктических берегов сошла практически на нет, напомнив тихие летние карельские (широта примерно та же) белые ночи, когда вечерняя заря плавно переходит в рассветную. И вот уже по курсу судна сначала показались гигантские айсберги, за которыми на авансцену стали подниматься заснеженные пики и черные скалы щедро рассыпанных по океану Южных Шетландских островов. Мы оказались к западу от Антарктического полуострова, в местах, наиболее доступных для мореплавания и высадок на берег.
И вот уже два «Зодиака» с туристами отваливают от бортов «Европы». Нетерпеливо вглядываясь в приближающийся берег, мы начинаем различать на белом снегу яркие розовые поляны пингвиньих поселений. Они начинаются прямо у воды и восходят все выше по склону, связанные темными нитками «хайвеев» — пингвиньих троп, по которым птицы ловко скатываются к воде и медленно-печально, неуклюже карабкаются затем к своим гнездам. Колония огромная, разбросана не только по сравнительно невысокому склону, небольшие «хутора» тянутся вверх по скалам, на высоту, превышающую сотню метров. Два вида птиц — пингвины антарктические, напоминающие черным ободком под клювом вечно улыбающихся клоунов, и пингвины Папуа, модники с ярко-красными губами (то есть клювом), — живут вперемешку, словно близкие родственники.
Мы попали в гости к этим обаятельным аборигенам в период ожидания ими потомства, когда родители по очереди греют в своих подбрюшных мешках заветное яйцо, откуда должен появиться продолжатель семейного рода. Первое впечатление, что видишь практически себе подобных, но все же инопланетных существ, с несколько странной походкой, непонятной крикливой гортанной речью, занятых своими повседневными делами и абсолютно не обращающих внимания на нежданных пришельцев. Они поют, ругаются, мужественно вступают в схватки с коварными поморниками и бакланами, которые не прочь полакомиться сворованным у зазевавшихся родителей драгоценным яйцом.
Розовый цвет их поселений обусловлен основной пищей пингвинов — крилем, за которым они уплывают далеко в море, где, увы, и сами легко могут стать добычей морских леопардов и касаток. Неуклюжесть этих птиц на берегу с лихвой компенсируется великолепными способностями передвигаться в воде, ловко маневрируя у поверхности, стремительно, по-дельфиньи, выпрыгивая над волнами.
Первые контакты с людьми пару сотен лет назад были для пингвинов весьма печальными. Промышленники, достигавшие антарктических островов в процессе охоты на китов и тюленей, нещадно истребляли и этих беззащитных птиц, счет жертвам шел на миллионы. Нынче двуногие ведут себя гораздо цивилизованнее, держась в стороне от гнездовий, а при подготовке к выходу на берег тщательно пылесосят одежду и ополаскивают сапоги в специальном дезинфицирующем растворе.
Если в одиночку присесть на камушек на берегу и замереть на несколько минут, буквально у твоих ног начнется привычная пингвинья жизнь, вылезшие из воды птицы будут спокойно чистить перышки, делиться друг с другом рассказами «где какая рыба и почем». Пингвины простили людей за прошлый геноцид, вычеркнули из списка смертельно опасных врагов. Страх сменился равнодушием, переходящим порой в индивидуальное любопытство. А вот взрослые люди, впервые оказавшиеся в контакте с этой цивилизацией, становятся похожи на своих детей, восторженных и непосредственных.
Эти пингвины будут с нами все две недели наших антарктических изысканий, они будут встречать нас радостными криками во время посещений островов и материка, проплывать мимо на льдинах и айсбергах, выныривать по бортам парусника в открытом море. И, поверьте, наблюдать за ними никому не наскучило…
Увидеть слонов и остаться в живых
Поскольку экипаж «Европы» вовсе не новички в антарктических водах, они прекрасно знают, где какую тамошнюю живность можно застать в это время года. Дав нам возможность в течение пары дней вдоволь наобщаться с пингвинами, «Европа» взяла курс к острову Ливингстон, где на песчаных пляжах любят отдыхать морские слоны — самые крупные антарктические тюлени, у которых вес самцов достигает четырех тонн, а длина шести метров. Их покой нам предстояло нарушить на закате солнца, в открытой бухте, где из-за малых глубин парусник бросил якорь почти в миле от берега.
Высадка прошла успешно, и тридцать «экскурсантов» разбрелись по берегу, заполняя карточки своих камер гигабайтами неповторимых снимков. Слоны бурыми сардельками покрывали холодный пляж, не проявляя к гостям никакого интереса.
Солнце уже почти опустилось в воду, когда с моря подул все усиливающийся ветер. Гиды стали спешно собирать своих подопечных для возвращения на корабль. Я оказался в последнем «Зодиаке», в котором разместились восемь туристов и матрос-рулевой. Прибой к этой минуте уже с яростью накатывал свои полутораметровые валы на мелководье, и нам стоило больших трудов оттолкнуться от берега. В этот момент очередная волна ударила в борт, наполовину залив лодку водой. Пока пассажиры с испугом хватали свои рюкзаки и сумки, пытаясь пристроить их на коленях, следующая волна заполнила лодку уже по самые борта.
Вычерпывать воду было абсолютно бессмысленно, над поверхностью моря возвышалось не больше пяти сантиметров двух резиновых баллонов, на которых чуть не по пояс в ледяной воде сидели люди. Каждая последующая волна уже не находила в нашей посудине никакого препятствия, свободно прокатываясь через лодку. Матрос стоял по колено в воде, сжимая ручку газа и пытаясь по рации связаться с кораблем. Я оказался рядом с мотором, и мне пришлось, задействовав одну руку на удержание на коленях рюкзака с аппаратурой, другой вцепиться в топливный бачок, который так и норовил выскользнуть за борт. Если бы это произошло, мы оказались бы с заглохшим мотором, лодку тут же развернуло бы бортом к волне и опрокинуло. Спасательные жилеты в воде температурой плюс два градуса становятся лишь пародией на свое название, человек способен прожить при такой температуре минут десять, от силы пятнадцать.
До корабля оставалось еще с полмили, когда к нам подошел второй «Зодиак». Но в такую болтанку нечего было и думать о попытке передать хотя бы часть пассажиров на сухую лодку, поэтому дублер просто пошел рядом, метрах в десяти от нас. Мы же продолжали свое полуподводное плавание, моля всех богов о его благополучном завершении. Уже никто не думал о своих фотоаппаратах и видеокамерах, на кону стояла собственная жизнь.
«Европа» в это время снялась с якоря и маневрировала, пытаясь принять нас с подветренного борта. Пятнадцать минут в антарктической воде показались вечностью, я уже не чувствовал пальцев рук, правая намертво вцепилась в бак с бензином. Яхтенный «непромоканец», рассчитанный на защиту от дождя и брызг, оказался не готов отстаивать свое предназначение в борьбе с океаном, сухие нитки на теле практически отсутствовали. Но мы шли, мы двигались сквозь эти злые высокие волны навстречу своему спасению. Внутренняя мобилизация каждого была запредельной, готовность бороться за жизнь читалась в каждом взгляде.
После подъема на палубу, когда мокрые, разбрызгивая вокруг себя воду, мы разбегались по своим каютам, глаза наши светились не только от счастья благополучного завершения этой истории, но и от возбуждения — как после важной личной победы. Десять минут под горячим душем, стакан крепкой чилийской водки, и уже можно расслабленно развалиться на диване судового салона, смакуя с товарищами подробности пережитого.
Остров Обман
В Антарктиде, как и полагается инопланетному пространству, все уникально. Но есть одно место, особенно любимое туристами, где наряду с созерцанием вечных снегов можно в морской воде принять горячую ванну. Когда-то, в доисторические времена, мощный вулкан вздыбил земную кору, и из океана вырос гигантский конус, который под силой собственной тяжести рухнул внутрь, оставив на поверхности подковообразный кусок суши. Первооткрыватели по невыясненным обстоятельствам дали потомку вулкана довольно странное название Deception, что в переводе на великий и могучий означает «обман». В эту «подкову» корабли проникают через узкий проход, оказываясь в довольно глубоководной лагуне длиной около семи миль. Вулкан уснул, но не совсем — черный песок внутренних пляжей даже зимой подогревается выходящими на поверхность горячими газами, создающими пятна прибрежного тумана с соответствующим запашком плохо хранившихся яиц.
В начале ХХ века норвежские китобои первыми создали здесь свою базу, от них остались несколько полусгнивших баркасов да разбитые бочки, предназначенные для затаривания китовым жиром.
Во время Второй мировой войны, когда фашистская Германия начала проявлять у берегов Южной Америки и антарктических островов подозрительную активность, на острове Десепшен разместилась база британского ВМФ, с которой осуществлялся контроль за южной частью пролива Дрейка. А по окончании боевых действий база была передана ученым и стала главной опорной точкой английских исследователей Антарктиды. В 1961 году здесь даже был возведен ангар для гидросамолета, который обеспечивал связь с близлежащими научными станциями. Однако в конце 60-х два мощных землетрясения, сопровождавшихся вулканической активностью, привели к частичному разрушению жилых и научных корпусов, персонал был срочно эвакуирован, и с тех пор на острове Обман постоянное население стали составлять лишь немногочисленные пингвины…
Странные ощущения испытываешь, бродя между полуобвалившимися деревянными зданиями. Нечто подобное я испытывал на Земле Франца-Иосифа, в бухте Тихой, где когда-то существовал целый поселок советских исследователей Арктики. Дома без окон и дверей, заполненные спрессовавшимся снегом, тихо доживают свой век без всякой надежды на восстановление. По разным причинам покинули люди с большими трудностями возведенные в высоких широтах жилища, и стоят теперь они брошенные, забытые, навевая тоску. А ведь было время, когда окна в этих домах светились радостными огнями, разгоняя сумрак полярной ночи, и кто-то не мыслил своей судьбы без этих суровых мест.
Впрочем, действующих станций в Антарктиде сегодня предостаточно, сотни ученых из различных стран проводят здесь круглогодичные исследования, а вот остров Обман вполне оправдал свое загадочное название.
Пингвинам — об Арктике
Несколько лет назад у меня была фотовыставка на льду Арктики, в ста километрах от Северного полюса, в лагере «Барнео». Она называлась «Лето на Земле Франца-Иосифа» и давала возможность многочисленным туристам, прибывающим в этот лагерь, увидеть Арктику не только как бесконечную ледовую пустыню, но и как территорию, наполненную жизнью: белыми медведями, моржами, птицами, цветами. Та выставка длилась всего три недели, затем фотографии были подарены шахтерскому поселку Баренцбург, что на Шпицбергене.
Собираясь в Антарктиду, я решил продолжить этот выставочный проект, и подготовил те же фотографии, что экспонировались на «Барнео». Очень уж хотелось соединить два полярных района планеты хотя бы через фотографии. А поскольку других зрителей, кроме моих попутчиков по экспедиции, не предполагалось, было решено развернуть экспозицию перед… пингвинами!
И вот, во время одной из высадок на берег, мои товарищи, получив в руки по одному снимку, взяли в полукольцо одну из пингвиньих «деревень» и развернули перед изумленными птицами виды с другого края Земли. Не могу сказать, чтобы публика толпой ломанулась в выставочный зал (многовековой родительский инстинкт защиты гнезда и будущего потомства возобладал над тягой к прекрасному), но определенная аудитория все же собралась. Наверное, это была не только самая южная фотовыставка, но и самая короткая — через 15 минут мои добровольные помощники свернули фотографии в трубочки и оставили себе на память.
Самая южная почта
Антарктический континент по всем международным соглашениям не является собственностью никакого государства, и вся его территория может использоваться только для проведения научных исследований. Однако в последнее время, вероятно, наблюдая за дележом северными странами арктического пирога, сопредельные с Антарктидой государства тоже нарезают, пока еще только умозрительно, здесь свои «дольки», проводя на национальных картах проекционные линии вплоть до Южного полюса. Интересно, что и Англия, как владелец Фолклендских островов, тоже имеет на этих картах свой кусочек белоснежного «тортика» (не потому ли тридцать лет назад англичане с оружием в руках оспаривали с Аргентиной эти, совершенно бессмысленные для них в экономическом смысле обломки суши?).
Но мечты мечтами, а действительность сегодня такова, что Чили и Аргентина наращивают свое присутствие на Антарктическом полуострове и близлежащих островах посредством создания научных баз, захватывая все подходящие для этих целей бухты и берега. Порой такая «база» выглядит одиноко стоящей будкой, размером чуть превосходящей собачью, но на картах она обозначена и имеет статус сезонной — то есть место застолблено, и присутствие здесь чужаков отнюдь не приветствуется. Тихий дележ доступных для проживания человека мест может в дальнейшем привести и к попыткам реального межевания территорий.
И если это произойдет, именно англичане, как первооткрыватели и топографы многих здешних островов, смогут заявить о своих правах, сославшись в том числе и на такой неожиданный аргумент: с 1996 года у них в Антарктиде работает отделение британской королевской почты!
К островку Годьес с несколькими опрятными домиками, где находится единственное в Антарктиде почтовое отделение «Порт Локрой», «Европа» подбиралась два дня. В первый мы обнаружили на рейде огромный туристический лайнер (а среди туроператоров существует твердая договоренность по принципу: одно место для высадки — один корабль) и решили дождаться следующего дня в соседней бухте. А наутро впервые за весь рейс на утреннем инструктаже гиды посоветовали взять с собой деньги (евро, фунты, доллары) или банковские карты (мол, есть терминал), чтобы иметь возможность купить уникальные сувениры или отправить не менее уникальные открытки с абсолютно уникальным штемпелем.
Почта, она же магазин, она же музей, занимала здание, оставшееся еще от давно закрытой английской научной станции с отлично сохранившимися интерьерами и громкоголосой многочисленной охраной в лице пингвинов, организовавших свои гнезда прямо под самыми окнами.
Как рассказали почтовые специалисты, когда-то этот островок был выбран для строительства базы именно по причине отсутствия пингвинов, чтобы не доставлять им беспокойства. И что вы думаете — через несколько лет леди и джентльмены в белых манишках начали активно селиться вокруг домиков, словно недвусмысленно давая понять пришельцам, кто главный хозяин в Антарктиде.
В проливе Дрейка
Две недели скитаний между антарктическими горами, ледниками и пляжами как-то неожиданно подошли к концу. Уверен, каждый из туристов смотрел на удаляющиеся заснеженные вершины как на беспричинное изгнание из рая, как на расставание с собственноручно открытой планетой. Действительно, Антарктида, как, собственно, и Арктика — два суровых полярных региона Земли — обладают магнетическим свойством растворяться в наших сердцах эликсиром неповторимого счастья. И однажды обретенное здесь будет дальше преследовать вас всю оставшуюся жизнь, тревожить, звать…
А старушку «Европу» (и да простит меня наш прекрасный барк за эту идиому!) ждал обратный переход через пролив Дрейка, и прогноз, полученный капитаном, ничего хорошего на ближайшие четверо суток не сулил. До появления на судах двигателей парусники, бывало, месяцами штормовали здесь, пытаясь протиснуться в Тихий океан. Но и мотор не защитит судно от крепкого ледяного ветра и бесконечных тяжелых волн, которые легко раскачивают и швыряют даже огромные лайнеры.
У «Европы» как у парусника есть одно неоспоримое преимущество: при боковом ветре паруса кладут судно на подветренный борт, что существенно снижает возможность маятниковых колебаний.
Обратный путь мы снова прошли под парусами, постепенно, по мере усиления ветра, снижая их численность. Ветер в порывах превышал сорок узлов, десятиметровые волны, казалось, с минуты на минуту просто проглотят хрупкий парусник. Порой корабль шел в полуподводном положении, когда даже фальшборт уходил под воду, крен достигал пятидесяти градусов. Но «Европа» в очередной раз продемонстрировала свою мореходность, а экипаж — бесстрашие и отличную выучку.
Пассажирам пришлось непросто, примерно половина страдала морской болезнью, но, как сказал один из моих товарищей по плаванию, эти издержки — лишь скромная плата за визит в рай.
Перед окончанием экспедиции был вывешен листок с рейсовой статистикой. Одна цифра меня шокировала: расход солярки равнялся 20 литрам в час, а общее потребленное ее количество за 24 дня экспедиции едва перевалило за 10 тонн. И это включая «съеденное» вспомогательным дизель-генератором, который не останавливался ни на минуту. Как на хорошем внедорожнике на пикничок за город прокатились!
Два рубля за двадцать долларов
Швартовка в Ушуайе пришлась на семь утра, и я выполз на палубу, когда уже подавался трап. С причала меня кто-то окликнул, и я узнал своего давнего друга, нашего полярного капитана, который раньше частенько работал в этих краях вторым, ледовым, капитаном на круизных лайнерах, ходивших в Антарктиду. Видать, решил тряхнуть стариной. После радостных возгласов приветствия он вдруг в телеграфном режиме стал выдавать новости с родины, которых я был абсолютно лишен почти весь месяц: «Доллар восемьдесят, евро уже за сотню, народ в панике скупает всё — машины, технику…» Дальше можно было не продолжать, очередной финансовый катаклизм в отечестве опять проходит без меня, и слава богу!
Мы вышли прогуляться по городку, в котором жизнь кипела, словно на новомодном альпийском курорте. «А ведь еще лет пятнадцать назад была эта Ушуайя дыра дырой, одна гостиничка да пара ресторанов, — мой собеседник окинул взглядом длиннющую набережную, усеянную элитным ночлегом и общепитом. — Вот что значит аргентинцы вовремя сориентировались, построили нормальный причал. А дальше уже спрос на Антарктиду все сделал!»
Мы вспомнили свои арктические территории, острова и архипелаги, законсервированные под заповедники или ядерные полигоны, и лишь вздохнули. Все разговоры про арктический вектор развития России пока вылились лишь в укрепление милитаристской составляющей да дальнейшее выкачивание недр. А ведь возможности для туризма там вполне сопоставимы со здешними, но Россия сидит на своей Арктике как собака на сене…
В сувенирных рядах мое внимание привлек мальчишка, филигранно выпиливавший ручным лобзиком кулончики из монет. Узнав, что мы из России, протянул мне родного двуглавого в узком ободке. Перевернув поделку, я прочитал: «2 УБЛЯ» — что-то явно было удалено в угоду контуру орла.
— Сколько?
— Твенти юэс доллэрз.
Я купил этот кулончик. Два рубля за двадцать долларов. Как мечту всех россиян. Может, и правда вся проблема в одной лишней букве?
Фото автора
