«Сибирские мифы, сибирские были»
На прошедшей недавно в Москве книжной выставке интеллектуальной литературы «Нон-фикшн» сибирская тема прямо не фиксировалась, но «азиатская Россия» как бы незримо присутствовала в большинстве презентаций, дискуссий и парадных мероприятий.
Царский указ в Сибирскую губернию губернатору князю Матвею Петровичу Гагарину
Ровно 300 лет назад Пётр I своим указом поделил Российскую империю на восемь губерний. Среди них была учреждена и Сибирская, в состав которой входили Приуралье (Пермь и Вятка), Сибирь и Дальний Восток. Административным центром стал Тобольск, а первым сибирским губернатором был назначен Матвей Петрович Гагарин. Книгу о его злосчастной судьбе и представляли на выставке Тюменское областное издательство и краевед Сергей Туров. И хотя «дело Гагарина» было связано прежде всего с Тобольском, он оставил свой след и в Иркутске, и в Забайкалье (с 1691 по 1693 г. он был товарищем воеводы в Иркутске у своего родного брата князя И. Гагарина, а с 1693 по 1695 г. – воеводой в Нерчинске («Даурах»).
Согласно исследованию знаменитого публициста и генеалога князя Петра Долгорукова (первый полный русский перевод его «Записок» представляло на выставке петербургское издательство «Гуманитарная академия»), князья Гагарины происходили из древнего княжеского рода – Стародубской ветви Рюриковичей. По окончании срока воеводства он был отозван в Москву и использовался Петром I в качестве руководителя работ по сооружению каналов между Волгой и Доном, Балтикой, Каспийским и Чёрным морями. При назначении в 1708 году в Сибирскую губернию Матвей Петрович именовался как «московский комендант и генерал-президент, сибирский провинциальный судья». В 1711 г. князь впервые выехал в Тобольск, получив официальный титул сибирского губернатора.
Деятельный и честолюбивый губернатор правил Сибирью с размахом. Благодаря его усилиям заметно оживились дипломатические контакты и наладились регулярные торговые связи с «кыргызами» (казахами), среднеазиатскими государствами, Китаем. Гагарин добился разрешения на продолжение «каменного дела» в Тобольске, хотя в 1714 г. указом Петра I оно было запрещено повсюду, кроме Санкт-Петербурга. В 1714–1717 гг. в сибирской столице сооружаются южные, Дмитриевские, ворота кремля с палатой (рентереей) для хранения казны над ними, а затем западная часть крепостной стены и несколько башен. Дабы обезопасить высокий берег Иртыша, на котором стоит нагорная часть Тобольска, воды Тобола были отведены в новое русло. При этих работах губернатор использовал свой богатый опыт гидростроителя и пленных шведов. С пленными в Тобольске обходились гуманно, им была предоставлена возможность зарабатывать на жизнь различными ремёслами. Гагарин выделял по нескольку тысяч рублей для раздачи наиболее нуждавшимся военнопленным. Установление морского пути из Охотска на Камчатку, основание и заселение новых крепостей по Ишиму и Оми – тоже заслуга первого сибирского губернатора. При нём сибирские дороги впервые стали украшаться верстовыми столбами, была проведена первая петровская секуляризация монастырских имуществ.
Губернатор много заботился о «приискании» природных богатств Сибири, по большей части руд и минералов. С этой его деятельностью связана одна из самых страшных катастроф в истории Сибири XVIII века. В 1713 г. Гагарин донёс Петру I, что во владениях киргиз-кайсаков, в Эркете (Яркете), добывается песочное золото. Побуждаемый радужными прожектами Гагарина, Пётр I отправил крупную военную экспедицию с целью овладеть золотыми приисками под командованием подполковника Бухгольца. Экспедиция закончилась катастрофой. Эркет достигнут не был, более 3 тысяч человек погибли от голода, болезней, были убиты или попали в плен. Однако, как заметил историк П. Словцов, «угодливость царю русскому, всегда текущая из сердца преданного, но не всегда соображённая в голове, была в настоящем деле важною, но не преступною ошибкою кн. Гагарина». В деле поиска драгоценных металлов были у губернатора и успехи. Матвей Петрович преуспел в «археологии». Ещё в XVII в. в Сибири находили «бугровое золото». Сначала древние курганы вскрывали случайно, но уже в XVIII в. это занятие стало выгодным и регулярным промыслом местных крестьян и аборигенов.
В книге «Северная и восточная части Татарии», вышедшей в 1705 г., голландский путешественник Н. Витсен писал: «Недалеко от Тобола встречаются под горами особого рода весьма древние могилы. Наряду с ординарными золотыми вещами находили даже в таких могилах целые золотые шахматы и большие золотые пластины, на которых лежали трупы, яко в одежде». Князь Гагарин придал поиску «бугрового золота» государственное значение и размах. По его приказу начинаются систематические раскопки курганов по Тоболу, Иртышу, Енисею, на Урале и Алтае. Из драгоценных находок постепенно складывается целая коллекция золотых вещей, сегодня известная как сибирская коллекция Петра I и составляющая гордость Государственного Эрмитажа.
Однако при всей своей энергичности и заслугах перед царём князь не забывал и собственной выгоды. Слухи о его «лихоимстве» тянулись ещё из Иркутска и Нерчинска. Поводами к подозрениям были огромные богатства князя и показная роскошь быта. По Долгорукову, Гагарин «удивлял всех своей пышностью: за обеденным столом его подавали кушанье в постные дни на пятидесяти серебряных блюдах; колёса у карет были окованы серебром; подковы у коней серебряные и золотые; в московском доме на Тверской стены были зеркальные, образа, находившиеся в его спальне и обложенные бриллиантами, стоили, по свидетельству тогдашних ювелиров, более ста тридцати тысяч рублей». Кроме таможенных и кабацких сборов, в Сибирской губернии были ещё две богатейшие статьи доходов: ясак и торговля с Китаем.
Обер-фискал Алексей Нестеров ещё в 1714 г. писал царю: «Проведал я в подлиннике, что князь Гагарин свои и других частных людей товары пропускает в Китай под видом государевых с особенными от него назначенными купчинами, отчего как сам, так и эти его приятели получают превеликое богатство, а других никого к китайскому торгу не допускают; от этого запрета и бесторжицы многие пришли во всеоконечное оскудение. Предлагал я в Сенат, чтоб послать в Сибирь верного человека и с ним фискала из купечества для осмотру и переписки товаров в последнем городе, куда приходит караван, но учинить того не соизволили». Долгое время губернатор уходил от ответственности, используя покровительство А. Меншикова и царицы Екатерины. Сенат велел уничтожить документы, свидетельствовавшие о бессовестном расхищении казны в Сибирском приказе. Но в 1717 г., воспользовавшись прибытием царя в Москву, Нестеров добился передачи следствия в руки специальной комиссии, составленной из офицеров лейб-гвардии.
В ходе следствия открылось, что Гагарин «утаил хлеб, купленный в Вятке для отпуска за море, велел брать казённые деньги и товары на свои расходы, а приходные и расходные книги кинул; брал взятки на отдачу на откуп винной продажи, писал угрожающее письмо купчине Гусятникову, чтоб прислал ему китайские подарки, что и было исполнено; взял у купчины Карамышева казённые товары и заплатил за них казёнными же деньгами, причём переводных писем в Сибирском приказе записывать не велел; взял у князя Якова Долгорукого в китайский торг товары без оценки и, не дождавшись купчины с караваном, велел выдать деньги вдвое; удержал три алмазных перстня и алмаз в гнезде, купленный на деньги, взятые в китайский торг из комнаты царицы Екатерины Алексеевны; взял себе товары из каравана купчины Худякова и, приняв у купчины книги этих караванов, сжёг».
Общая сумма растраты казённых денег, вменявшаяся Гагарину в вину, исчислялась в 305554 рубля – деньги по тем временам колоссальные. В 1719 г. Гагарина отстранили от должности. Будучи «пытан и неоднократно бит кнутом», Матвей Петрович во всём повинился и написал царю покаянное письмо, в котором просил милосердия и помилования и обещал уйти в монастырь «для пропитания». Но вместо монастыря Пётр назначил бывшему сибирскому губернатору виселицу и конфискацию имущества, утвердив 14 марта 1721 г. соответствующий приговор Сената. Уже через день, 16 марта, М.П. Гагарин был повешен в присутствии царя перед окнами Юстиц-коллегии. Тело его провисело, укрепляемое цепями, по меньшей мере до ноября.
С пребыванием М.П. Гагарина в должности сибирского губернатора связан один миф. Он якобы планировал отделение Сибири от России. Миф этот, по-видимому, родился ещё во время дознания. Тому поспособствовало и напутствие, данное Петром I следователям: «Его царское величество изволили приказать о нём, Гагарине, сказывать в городах Сибирской губернии, что он, Гагарин, плут и недобрый человек и в Сибири ему уже губернатором не быть, а будет прислан на его место иной». Естественно, что после такой установки явились многочисленные доносы, в том числе самые невероятные. В своё время материалы дела князя Гагарина изучила Екатерина II и пришла к близкому выводу.
В своих «Записках» Пётр Долгоруков, имевший доступ к государственным архивам, пересказывает полный текст обвинительного акта. В частности, кроме «лихоимства» Гагарину инкриминировались следующие «преступления»: «...2. Имел намерение поднять в Сибири бунт и провозгласить себя её государем... 5. На все обращённые к нему жалобы... отвечал, что он к тому непричастен, что всё происходит по вине царя и что если бы верховная власть принадлежала ему... то население благодарило бы небо за свою судьбу... 7. С целью возмущения умов и подготовки бунта разжигал недовольство раскольников и распускал слух, что царь намеревается принудить своих подданных сменить веру... 10. Перекрыл все дороги... из Сибири в Россию... 12. Увеличил без надобности Сибирское войско... 13. Создал второй драгунский отряд, хотя и одного было достаточно... 14. Увеличил численность регулярных войск и поставил их под командование пленных шведских офицеров... 15. Лил пушки на сибирских заводах». Одним словом, не ординарный вор и казнокрад, а «сибирский сепаратист». Нынешним «поборникам независимой Сибири», квакающим на некоторых «оппозиционных» сайтах, впору объявлять князя своим предтечей. А ведь вовсю понося «оккупационный режим москалей», не задумываются, что с ними было бы при Петре или «великом Сталине». Действительно, «история может повторяться дважды, но вторично уже не как трагедия, а как фарс».
В 2007 году на выставке проходила презентация польской книги. В каталог 2008 года было включено 38 новых переводов польских авторов. Сибирская тема присутствует и там весьма ощутимо, в первую очередь это относится к Яцеку Дукаю. 34-летнего философа и прозаика уже считают в Польше ни больше ни меньше как «наследником Станислава Лема». Действие масштабного романа Дукая «Лёд» разыгрывается в роскошных вагонах Транссибирского экспресса и близ Иркутска.
Это очередное упражнение в альтернативной истории: всё начинается с падения Тунгусского метеорита, что приводит к обледенению большей части территории России, в результате не начинается ни первая мировая война, ни Октябрьская революция, на престоле остаётся Николай II, неизменны обычаи, мода, орфография. Польша по-прежнему разделена между тремя империями. Царь желает избавиться ото льда, и в 1924 году чиновники отправляют в Сибирь со специальным поручением Бенедикта Герославского. Его отец, сосланный в своё время в Сибирь, подвергся необыкновенной метаморфозе: оледеневший, он обрёл способность находить общий язык с диковинными квазисуществами, вызывающими эти патологические понижения температуры. Герославскому-младшему поручено отыскать отца и склонить к сотрудничеству в деле ликвидации льда. Этой инициативе препятствуют те, кому обледенение Сибири позволило сколотить состояние: низкие температуры приводят к возникновению новых материалов и областей промышленности, благодаря которым Сибирь превращается в экономическую империю. Кроме того, здесь процветают религиозные секты, считающие страшный мороз предвестием духовного возрождения. Позвольте-позвольте! Ну очень уж что-то напоминает, а... – вот оно!
«Действие романа начинается после Оклахомской ядерной катастрофы 2028 года. В сверхзасекреченном военном бункере среди вечной мерзлоты Якутии проводится научный эксперимент по выращиванию голубого сала – вещества, обладающего фантастической мощью и небывалыми доселе возможностями»
(В. Сорокин «Голубое сало», М., 1999). Когда эксперимент приблизился к концу, на сцене появляются новые персонажи, а далее и кульминация повествования – 1 марта 1954 года во время праздничного концерта в Большом театре, посвящённого открытию Всероссийского Дома Свободной Любви, в зал рухнет глыба льда, внутри которой будет заключён пришелец из будущего – посланец сибирской секты земле...бов, сжимающий в руках саквояж с пластами голубого сала. А если вспомнить, что один из предыдущих романов Сорокина также назывался «Лёд», то впору начинать громкий судебный процесс на международном уровне по обвинению «наследника Лема» в плагиате, как автора «Голубого сала» несколько лет назад обвиняли в порнографии. Но не тут-то было. По Сорокину, «голубое сало образуется на теле великих писателей во время творческого процесса». Надо лишь только их клонировать, собрать выделяемый ими продукт, и... – а что с ним, собственно, делать? Перед каким-нибудь «новым европейцем» такой вопрос даже и не встал бы. Как что делать? Наладить промышленное производство, продавать по сто евро за порцию и быть счастливым.
Вспомним и другого автора, и опять же «посланец императора» спешит в Иркутск, потому что «полчища врагов наводнили Восточную Сибирь... татарский хан собирается завладеть землями, а для этого ему необходимо убить молодого наследника престола и племянника русского царя... Он приказывает изменнику майору Огарёву выполнить это кровавое задание (опять же эмигрант Огарёв – друг Герцена и князя Долгорукого). Царь поручает своему верноподанному генералу Михаилу Строгову секретную миссию: найти молодого наследника, сбежавшего из татарского плена, и обеспечить его безопасность». Это сюжет знаменитого «Мишеля Строгова» Жюля Верна. И великому фантасту из гроба надо сетовать на «кражу сюжета»? И не только ему. У Дукая: «...всё стало ясно, когда температура воздуха упала настолько, что хриплое дыхание превратилось в душный кашель и мороз ввинтился в горло, словно сосулька с резьбой – а человек... мчался дальше, прямо в объятия льда...».
Но вот ещё: «...Взгляните, – воскликнул Пантагрюэль. – Вот вам несколько штук, ещё не оттаявших, – и он бросил на палубу целую пригоршню замёрзших слов, похожих на драже, переливающихся разными цветами. Здесь были красные, зелёные, лазуревые и золотые. В наших руках они согревались и таяли как снег, и тогда мы их действительно слышали, но не понимали, так как это был какой-то варварский язык... Мне захотелось сохранить несколько неприличных слов в масле или переложив соломой, как сохраняют снег и лёд». Постмодернистский конвейер работает, и старик Рабле тоже в дело (в переработку) пошёл. По мнению «продвинутых» критиков, «слова... – это лёд, твёрдая субстанция, из которой можно создавать разнообразные конструкции». Единственная, но неприятная особенность – он тает при температуре выше нуля и превращается в воду, из которой ничего нельзя создать. Сказать о художественном произведении, что в нём много воды, означает признать его пустоту. Таков дух эпохи.
По утверждению критика Ежи Яжембского, у Дукая наиболее значительна именно логико-философская оппозиция «мира лета» (читай – Европы), где господствует многослойная логика, где не действует закон исключённого третьего, чёткие формулировки размываются, подобно всякого рода детерминизму, вытесняемому случайностью, которая неразрывно связана с биологической жизнью и «мира зимы», персонифицированного Сибирью, где логика исходит из ясной оппозиции истины и лжи и идеология ясна и подчинена исторической необходимости. Что ж, чья позиция выигрышнее, а чья, прямо скажем, честнее, – судить читателям.
Именно к честной прозе относится книга писателя-путешественника Анджея Дыбчака «Гугара». Молодой этнолог (Дыбчаку всего 30) поселился в эвенкийской деревушке, жил в чумах, пас оленей, пил водку с местными ментами и таджикскими гастарбайтерами (и сюда добрались!). Итогом стал великолепный документальный фильм, посвящённый трагической проблеме потери самоидентификации малого народа: молодые попадают в беду, пытаясь, как правило тщетно, найти счастье за пределами своего мира и ввязываясь в опасные авантюры; старики спиваются, теряя своих оленей, и вымирают. Фольклорный праздник с приглашением маститых артистов, устроенный на деньги некогда знаменитой нефтяной компании, и грязь, пьянство и драки; впрочем, а в больших-то городах не то же ли самое (вспомним салюты Дня Победы на набережной, куда ветераны уже и не ходят)? И в фильме горько смотрит на земляков с портрета герой – эвенк Увачан, когда-то форсировавший Днепр.
И ещё о честной прозе. Издатель Александр Колесов, владивостокский альманах «Рубеж» и Приморский объединённый музей им. В.К.Арсеньева привезли на выставку уникальную книгу. Это собранные и отредактированные американской слависткой Биргиттой Ингемансон письма американки Элеоноры Лорд Прей за 36 лет её жизни во Владивостоке. Для историков Приморья от конца XIX до 30-х гг. ХХ столетия эти письма – уникальный исторический источник. Э. Лорд Прей, жена американского коммерсанта, чуть ли не день за днём описывает жизнь и быт города и края от восстания ихэтуаней до установления сталинского режима.
Вся бурная история русско-японской и гражданской войн, смена правительств, пребывание американских и японских войск, взятие Владивостока Народно-революционной армией ДВР, нэп и начало «великого перелома» – Лорд Прей описывает всё необычайно сочувственно, оставаясь при этом американской гражданкой, тем не менее не собиравшейся никуда уезжать даже после смерти мужа. Её архив сохранила семья и передала для публикации в Россию. А. Колесов (кстати, именно он вместе с Геннадием Сапроновым издал посмертный сборник Анатолия Кобенкова) поблагодарил за содействие и посольство США, а директор Объединённого музея отметил, что работа над изданием книг о Владивостоке будет продолжена.
И, наконец, ещё одна представленная на выставке книга, изданная совместно Москвой и Иерусалимом, является настоящим подарком иркутянам. Жизнь Моисея Аароновича Кроля (1862 – 1942) – народовольца, этнографа (несколько десятков статей о забайкальских бурятах до сих пор не потеряли своего научного значения), знаменитого юриста, защитника жертв еврейских погромов, иркутского общественного деятеля, политика, депутата Учредительного собрания от Иркутска и Сибирской областной Думы, затем харбинского и парижского эмигранта, масона – настолько тесно вплетена в историю России и Сибири XIX и XX столетий, что без неё историю этого «осевого» (по Ясперсу) для нашей страны времени трудно теперь и представить.
Кого только нет на «Страницах моей жизни» – от Софьи Перовской, воспитательницы молодых террористов Кроля, Л.Я. Шенберга и В. Богораза (двое последних станут классиками российской этнографии), будущих лидеров большевиков Л. Красина и Ф. Дзержинского (именно «железный Феликс» помог жене Кроля эмигрировать в Харбин), всех сколько-нибудь заметных деятелей периода революции и гражданской войны, редакции знаменитого иркутского «Восточного обозрения» и Восточно-Сибирского отдела географического общества (Кроль был председателем Иркутского отделения «Общества по изучению Сибири» вместе с И.И. Серебренниковым и М.П. Овчинниковым) до иркутских генерал-губернаторов Селиванова, Князева и Пильца, к аресту которого в марте 1917 г. Кроль имел самое непосредственное отношение.
Интересная деталь: М.А. Кроль, будучи весьма известным и преуспевающим юристом, добровольно переехал из Санкт-Петербурга в Иркутск, где и прожил целых десять лет, вплоть до вынужденной эмиграции по угрозой расстрела после омского переворота Колчака в 1918 г. Не приняв ни белых, ни красных, он становится видным деятелем национальных еврейских организаций и в конце жизни одним из руководителей парижского отделения ложи «Северная звезда», вплоть до последнего бегства от гитлеровских войск и смерти в Ницце. Несомненно, что для всех историков Сибири мемуары Кроля под редакцией доктора исторических наук Н.Л. Жуковской станут настольной книгой (справедливости ради добавим, что целый ряд данных библиографического указателя нуждается в уточнениях дат и фактов; так, редакторы повторяют ошибку многих справочных изданий о существовании в Харбине университета, почему-то нет даты смерти И. Серебренникова и т.д.).
Остаётся только жалеть, что наша собственная «иркутская история» издаётся не в Иркутске (мемуары Серебренникова в 2003 г. вышли также в Москве, его же эмигрантские дневники выпущены Гуверовским институтом в США). Может быть, иркутской интеллигенции нужно плотнее общаться с российским и международным научным сообществом, а не прислушиваться к бредням о «независимой Сибири». И ещё одно отрадное для Сибири событие: на «Нон-фикшн-2008» Институт общественного проектирования и журнал «Эксперт» провели церемонию награждения лауреатов новой премии «Общественная мысль». Одним из победителей стал доктор исторических наук Марк Меерович (ИрГТУ) – известный исследователь и защитник старой иркутской архитектуры, так что можем порадоваться не только за него, но и за наш город.
