ДНК и национальный характер
Андрей Кончаловский в преддверии выборов опубликовал большой пост на старую тему — о том, что Россия еще не готова к демократии из-за темного национального характера своей народной массы. «Российское общество не готово к демократическому преобразованию серьёзному, оно не готово к демократии».
Ну и дальше — Соловьев, Струве, Ключевский, Плеханов. И про то, что «стремление индивидуума к развитию собственной «годности, продуктивности» — черта западного общества, основанного на индивидуализме». А в сознании русского человека, который вышел из крестьянской общины, «индивидуум подавляется безжалостно, — отсюда безответственность и стремление к «паразитизму».
Я по натуре пессимист. Но не демотиватор. Демотиватором я работать не люблю.
И вот каждый раз, когда я слышу глубокомысленную фразу о том, что русские изо всех народов мира избраны быть особо убогими и негодными к демократии, со ссылкой на времена князя Игоря, у меня возникает вопрос: а что ж нам, убогим, делать? Как к ней, демократии-то, подготовиться?
И я вспоминаю свой диалог с грузинским оппозиционером Дато Усапашвили. Как-то он ругал при мне Саакашвили, а я не выдержала и спросила: «Ну вот разве нет ничего хорошего, что Саакашвили сделал? Например, полиция не берет взяток». На что Дато горячо воскликнул: «Это не заслуга Саакашвили. Это заслуга всего грузинского народа». А чего ж грузинский народ раньше-то не переменился? При Шеварднадзе?
Я совершенно не собираюсь отрицать, что национальный характер существует. И что национальный характер англичанина, который основывал Плимут и Шанхай и тут же учреждал городское самоуправление, коренным образом отличается, скажем, от характера китайца, который о городском самоуправлении не подозревал в принципе. Для которого со времен Яня и Шуня городом управлял чиновник.
Но вот вопрос – от чего зависит национальный характер?
Он что, в ДНК заложен?
Вот были свободолюбивые греки. А потом стали раболепные византийцы. Что, за 1000 лет ДНК изменилось? Так я вам скажу, что у нас точно зафиксировано не то что столетие, а день и час изменения ДНК – благодаря Плутарху. Который описал, как Деметрий Полиоркет покорил свободные Афины и как свободные Афины тут же предложили каждое действие гаранта Полиоркета приравнять к божественному. Вот такие эпигенетические изменения, понимаешь: вчера, до завоевания, он был свободолюбивый грек, а завтра он уже в местной «Единой Элладе». Вопрос: это национальный характер поменялся или форма правления?
Вот были трусливые евреи. Уж как всякие там Вальтер Скотты и Шекспиры презирали обитателей гетто за трусость. А потом эти евреи переехали в Израиль и началось: 1948 год, Шестидневная война, война Судного дня. И несколько миллионов евреев отбивали атаки шести арабских государств и ста пятидесяти миллионов арабов. У евреев что, генетика изменилась? От переезда. Тогда объясните мне, в чем разница между генетикой евреев и арабов – двух близкородственных семитских народов? Или изменилась не генетика, а общественные условия? Трудно давать гордый отпор испанскому идальго, если за твой гордый отпор сожгут все гетто.
Еще один пример: в 17 веке в Европе была нация, знаменитая своим пьянство, ленью и необязательностью. Эта нация называлась немцы. Потом, в 18 веке Фридрих Великий устроил из части немцев государство, Пруссию, и внедрил в ней жесточайшую бюрократию. В 18 веке чрезвычайно редко говорили «немецкий порядок»; скорее «прусский порядок». А потом канцлер Бисмарк объединил Германию, и вместо «прусского порядка» стал «немецкий». Почитайте «Песню о Нибелунгах» или «Симплициссимус» Гриммельсгаузена, коллективный портрет бошей времен Тридцатилетней войны, и попытайтесь там хоть один раз найти слово «орднунг». Что же, у пруссаков изменился национальный характер? В день восшествия на престол Фридриха Великого, так?
Вот Северная Корея и Южная Корея. У них разный национальный характер? Т.е. если Северная Корея хочет хорошо жить, то им просто надо трудиться, как в Южной, и все у них будет хорошо?
Вот Китай времен Мао, когда 60 млн китайцев умерло от голода, и вот Китай нынешний, в котором за 20 лет из нищеты поднялись 400 млн человек. У них изменился национальный характер, не правда ли? Как умер Мао, так и изменился.
Вот Пекин, где еще десять лет назад все тротуары были заплеваны, а вот Сингапур, где на тротуарах ни одного плевка. И там, и там китайцы. Это ведь национальный характер? Просто у сингапурских китайцев, когда к власти пришел Ли Куан Ю, изменилась тут же та часть ДНК, которая отвечает за плевки на пол. И это изменение ДНК чудесным образом совпало с тем, что за каждый плевок стали штрафовать на 200 долларов.
Национальный характер бесспорно есть. Он есть даже у обезьян. Этологи выяснили, что разные стада шимпанзе ведут себя по-разному. И поведение их, грубо говоря, зависит от поведения лидера. Если лидер злой, то и стадо злое. А поведение самого лидера, в первую очередь, зависит от поведения его предшественника. Если предшественник был сволочью, то и новый лидер чаще всего – сволочь.
Я могу согласиться с Андреем Кончаловским только в одном. Я тоже думаю, что Россия не готова к демократии. Потому что я считаю, что ни одна страна в мире не готова к демократии, если под оной подразумевать всеобщее избирательное право. Более того, я считаю – и это предмет особого и крайне серьезного поста – что мы живем в эпоху, когда идея universal suffrage и «народной воли» начинает обнаруживать свою полную историческую несостоятельность.
Вопрос в другом: как же нам, бедным, нечесаным, феодальным, измениться?
И ответ совершенно очевиден. Есть разные способы изменения национального характера. Но во все века, начиная со времен шимпанзе, одним из самых действенных способов изменения характера народа было изменение характера власти. И системы правления.
Я могу привести один маленький пример. Мне было пять лет, когда родители повезли нас вместе с Антоном Носиком, с которым мы знакомы ровно сорок лет, в Крыму на отдых в бухту. И там был какой-то местный родник, который был весь завален стеклом от битых бутылок. А рядом лежала еще парочка бутылок нетронутых. И тут же мы, дети, увидев это битое стекло, с увлечением схватили целые бутылки и принялись их бить. «Что вы делаете?» — вскричали родители. И следующий час мы, дети, с тем же увлечением выгребали это стекло и вытаскивали битые бутылки из родника.
Я, конечно, понимаю, что мотивация взрослого человека сложнее, чем мотивация детей. Но каждый раз, когда я приезжаю в Грузию и вижу грузинских полицейских, я вспоминаю этот родник и эти бутылки. Потому что грузинский полицейский не берет взяток из-за высокой зарплаты, из-за страха перед наказанием, из-за неминуемой в случае увольнения потери социальных бенефитов. И глава грузинского МВД Вано Мерабишвили не случайно сидит в здании патрульной, а не криминальной полиции, потому что во всем мире патрульные – это самая большая проблема. Но еще нынешний грузинский полицейский тащится оттого, что он не берет взяток. Он от этого ловит кайф. У него драйв.
Вот шесть лет назад он (вернее тот, кто сейчас выгнан из полиции) угонял машины, торговал наркотиками и крал людей. И он от этого тоже тащился: он кайфовал, что он такой крутой, что все лижут ему подметки и что он может зайти к любому обувщику в квартале и попросить бесплатно починить ему сапоги. А сейчас у него кайф потому, что он не может зайти и попросить бесплатно. У него изменился национальный характер.
Так вот из этого следуют две вещи. Первая: всякие разговоры о том, что менять-де надо не власть, а надо начинать с себя, расти духовно, развиваться и пр. — это все фарисейство. Менять надо именно власть. Стадо ведет себя так, как ведет себя вожак, и стоять на фоне кооператива «Озеро» и рассказывать, что, вот, мол, в фальсификациях виновата та забитая злобная тетка из УИКа, которая подкидывает бюллетени – это безнравственно и бессмысленно. Рыба гниет с головы, а Россия – с Путина.
Второе. Мы дошли до той стадии, когда реформа без революции невозможна. Но и революция без реформы – бессмысленна. А реформа, если не обесценивать это слово, Реформа с большой буквы – это именно когда государственный деятель (не президент, не политик, а Государственный Деятель) меняет характер нации.