Жизнь и смерть губернатора Евдокимова
– Подходи! Сюда иди… Манты, пироги с картошкой… Пиво, чай, кофе…
Так кричат в Тальменке. Первая остановка на пути из Новосибирска в Барнаул. Раннее утро 8 августа. Тальменка на себя не похожа. Все те же крики. Вдруг неожиданно наступает тишина, и бойкущая продавщица напряженно вглядывается в твое лицо. Она ждет вопроса.
Не дождавшись, обиженно замечает:
— Вы, видать, не знаете, что наш губернатор погиб.
Ах, да! Мы уже на территории Алтайского края. Завтра похороны Михаила Евдокимова.
И понеслось:
— Да убрали его, и все…
— А зачем он в губернаторы шел?
— Как — зачем? Вон Рейган тоже артистом был, а помер своей смертью. Еще и пушки палили.
— Так то у них, а наши разве пустят нормального мужика наверх?
В разговор вступает мужчина. Похоже, не с Алтая.
— Что вы слезы теперь льете? Кто ему недоверие высказывал? Москвичи? Свои же, алтайцы, гнобили.
— Да не мы, а власть… Депутаты чертовы. Назарчук всех подбил (председатель краевого собрания. — Э.Г.). То угля нет, то к зиме не готовы, урожай под угрозой. А когда мы готовы были? У нас, знаешь, какой совхоз был? Гремел на всю страну. Все вчистую распатронили. Еще при Сурикове (бывший губернатор. — Э.Г.) это было… Я теперь рыбу вялю. Мое ли дело? Ведущий специалист по животноводству. Гребаная эта жисть… Кто все обанкротил? Евдокимов? Он как увидал — ахнул. Три месяца с головой в бумагах сидел. — Ведущий специалист протягивает собеседникам вяленую рыбу и потихоньку напевает: «Миша, без базара убери-ка ты Назара».
Пора и мне вступить:
— А где было сопровождение?
— Наш без культа жил. И свиты у него сроду не бывало, — не унимается жительница Алтайского края. — Когда эти проголосовали против, он им сказал: «Я уйду, когда народ будет против». Этого бы они не дождались.
— А все-таки зачем артист вляпался в это дело?..
— Да разве артист?.. Нормальный мужик.
Алтайский край погружен не только в скорбь по утрате Михаила Евдокимова, но и в жаркие дискуссии о вхождении нормального мужика во власть. Какими бы разными ни были суждения, можно обнаружить единый вектор, смысл которого явлен с определенностью, которую порождает трагическое событие.
Смысл прост: власть замкнута на самое себя. Она существует по законам, которые ею же и определены. Власть — отдельное государство, сверхзадача которого — выжать последнее из народа.
Трагическое событие 7 августа высвободило речь. Люди вслух заговорили на тему, которая в России всегда была животрепещущей: народ и власть.
На долю Михаила Евдокимова выпала роль того самого нормального мужика, которому удалось пробить кордоны власти.
Это обстоятельство осознавалось людьми и раньше.
Ровно год назад я бродила по селам Алтайского края, желая узнать, как сложились первые сто дней пребывания во власти Михаила Евдокимова.
Если честно, то и тогда люди говорили не столько о достижениях или огрехах, сколько о самом факте существования нашего человека в верхах.
…В Верх-Жилине живет Полина. Ей 85 лет. Она мой главный комментатор всех алтайских событий. Телевизор у Полины старый. «Темно показывает». Но Полина знает все. Никогда не ошибается, потому что все про власть поняла еще ребенком.
Отец Полины не хотел идти в колхоз.
— Одноличник он был. Все шли, а он уперся: «Не надыть мне быть вместе со всяким хоботьем в одной упряжке…». Ну его и взяли. Сосед доказал на нашу молотилку. Да, была она у нас, хоть и прикрыться нечем было. Потом арестовали и того, кто доказал. Ты знаешь, что всех тогда расстреливали? Ничо ты не знашь про тогдашню жисть… Ох и лютовала власть.
Так вот, Полина ребенком уразумела главное: если не идешь со всеми, тебе не жить.
О Михаиле Евдокимове еще в тот год беспокоилась всерьез.
— Сказывают люди, что у его и квартера есть, и машина. Так на чо он позарился? Чо ему посулили?
И тогда я задала свой вопрос, в правомерность которого верю сейчас:
— Почему мы не допускаем, что он захотел помочь своему народу?
— Ой, не греши, девка! Кто же ему дасть народу подмогнуть?
Я уже уходила, когда Полина остановила меня своим вопросом:
— Может, он удумал какую-то другую роль сполнить… Пластинку возжелал сменить…
Тогда я не обратила внимания на эти слова. Она ведь сказала: жизненную пластинку.
Образ Евдокимова в эти трагические дни двоится, троится, множится: персонаж (мужик с красной мордой), артист, губернатор, нормальный мужик, наконец, человек, который круто (на гребне популярности!) изменил маршрут жизни.
Одна алтайская газета огрызнулась: о Евдокимове создаются мифы — и пусть они останутся на совести их авторов.
А зря! Мифотворчество интересно не совпадением явлений с жизнью. Оно есть конденсат людских представлений о том, что должно быть в жизни. Люди очень часто осознают зазор между своими представлениями и реальным объектом.
9 августа. Прощание
Итак, сегодня похороны. Зачем-то иду получать аккредитацию. Уже в 8 утра огромная толпа у Дворца спорта. Прощание с десяти. Достаточно спокойно прохожу милицейские кордоны. В здании краевой администрации все делают быстро и четко. Попадаю в пресс-службу губернатора.
…С самых первых дней губернаторства Евдокимова я делала отчаянные попытки взять интервью. Затребовали вопросы. Отправила. Дальше — «занят», «не может», «отсутствует». Ничего не выходило. За две недели до катастрофы позвонила Анатолию Заболоцкому, оператору Шукшина. Просила замолвить словечко. Анатолий Дмитриевич сказал: «Меньше даст интервью — дольше проживет».
Я получаю аккредитацию незнамо зачем и решаю проститься с Евдокимовым на общих основаниях. Три часа под палящим солнцем. Кажется, весь Алтайский край здесь. Говорят вполголоса. В основном это молчащий людской поток, растянувшийся на несколько километров. Он свидетельствует о том, что как народ мы еще существуем. Сильное чувство. Потихоньку плачу.
…Выхожу со старыми барнаульцами. Георгий Балабанов и Елизавета Сметанина всю жизнь проработали на предприятиях, которых уже нет.
— Что сказать? Не пощажен был! — говорит Георгий Иванович. — Не пощажен!
Доминантная фраза. Чужим во власти пощады нет. Владимир Путин получил очко. Вотум недоверия губернатору был, а приказ об отставке не последовал. Почему?
— Народа, видать, убоялся, — говорят в толпе.
— Кто нынче народа боится? Просто до ссыльной Сибири руки не дошли.
В Верх-Обское не проехать. Я знаю, куда мне надо. К Полине.
Верх-Жилино
Красоты это село немыслимой. Зелень буйная. Почти тропическая. Дали неоглядные. И — полное запустение. Уже второе десятилетие Верх-Жилино, когда-то мощнейшее хозяйство, дышит на ладан. Пятнадцать лет люди не получали денег, а теперь и следов хозяйства нет. Центр всей жизни — школа. Ремонт делают сами учителя. Денег нет. Пяти тысяч, выделенных на ремонт, хватило только на краску. Панели не красили, а латали: где потерлось, там и закрашивали. Нынче в среднюю школу пришел второй компьютер. В библиотеку книги не поступали десять лет. Деревня живет личным подворьем. Если ребенок учится в городе, надо вырастить не менее 10—15 свиней. С года на год ждут, когда закроют школу, тогда и конец наступит полный.
Полина живет на окраине. Двор зарос бурьяном. Калитка наполовину ушла в землю. Стучу. Долго никто не появляется. Страх сжимает сердце. Шарканье старческих ног. Вот и Полина. Обезножела совсем. Обхватывает табуретку. Двигается вместе с ней. Если надо тарелку принести, она ставит ее на пол и двигает к столу. Потом поднимает. Почему палку не возьмет? Боится упасть. Полина диву дается.
— Знашь, сколь Суриков себе наклал? Вот мне антересно: Путин ему наклал или Суриков сам себе? Мыслимое ли дело накласть зарплату в сто тысяч… Да как они туды чужого пустют, где им денежки мешками идут… Бывало, люди идут к начальнику бумагу отписывать, а начальник кочевряжится: не буду — и все тут! Тогда человек сказывает: «А я счас к Евдокимову жалиться пойду». Начальник запужается и подпись ладит… Я тебе еще в прошлом годе говорила, какого черта он туды подался? Не человеческое это дело… Он, видать, чо хотел? Жисть поменять. Да одному разве это сподручно? А он один. Вот что и получилось. Сейчас ведь как: я буду жить, а ты помирай. Я напился — я богатый. А свет белый даден всем… Ты у Анны живешь? Она хоть учительница, но сильно рабочая. Помидоры у нее подвязаны или складены?
— И подвязаны, и складены, — говорю я.
От помидоров она то и дело возвращается к Евдокимову. Вспомнила свои слова про жизненную пластинку.
— Не в том дело, что поменял, а что норовился другую поставить. Он ведь на почете уже был. Другого схотел.
Журавлиха (старинное название села) раскинулась привольно. Я иду на другой край деревни уже битый час. Попадаются дети, хотят сфотографироваться и спрашивают:
— А что будет потом?..
Это желание любым способом выйти за пределы села.
Я иду к Петру Коржавину. Он, поди, уже забыл про меня. Десять лет назад мы читали здесь со студентами Пушкина. Коржавин был ярым поклонником чтения. Родился в деревне, успел поработать шахтером в Донбассе. Вернулся. Смело отворяю калитку, но Петр не сразу узнает меня:
— Помню… «Пиковая дама»… Постарели вы, постарели сильно…
Коржавин говорит о Евдокимове отчетливо. Ясно.
— Может, ему не надо было идти в губернаторы? Жив был бы… — говорю я.
— Нет, надо… Возьми хоть меня. Как я к нему относился? Да комически. А лучше — никак. Но когда он пошел в губернаторы, я задумался. Он не мою жизнь хотел поменять, а свою. Он погиб. Но он вышел из «Аншлага». Там ведь все пожизненно, но он сумел выйти…
Валентина заплакала: «Жалко артиста. Жалко человека».
— Опять ты не о том, — сокрушается Петр. — Все, что случилось, — это все его. Сам. Один. Судьба. Я теперь иначе на него смотрю. Он для меня выше стал.
Косиха
Любовь Алексеевна Шаталина — фотограф. Она обнаруживает суть явлений не через слова, а через изображение. За слово (так она считает) человек может спрятаться. Ведь слова общие, единые для всех, а изображение уникально. Персонально.
— Мне не надо было вдаваться в споры нашего краевого собрания с Евдокимовым. Я видела лица. Помните? Они проголосовали. И он остался совсем один. Глаза грустные-прегрустные. Он многое стал понимать про нашу жизнь. Крестьянскую душу он понимал.
И это правда! В прошлом году на Шукшинских чтениях в Сростках было видно, как Евдокимов не давал хода своему персонажу. Казалось, он навсегда покинул московское шоу. Но он был так же далек от официоза. Странно было его видеть рядом с Лапшиным и Харитоновым. Чтения заканчивались песней «Любо, братцы, любо! Любо, братцы, жить. С нашим атаманом не приходится тужить». Пел Валерий Золотухин. Ему подпевали алтайские казаки.
Хлынул дождь. Это был ливень. Стеной. Слова потонули в потоках дождя.
— Видать, у атамана ничего не выйдет, — сказал старик. Он держал Андреевский флаг. Что имел в виду, когда говорил такие слова? Песня не вышла?
Кто-то пытался через оцепление добраться до губернатора. Евдокимов был недосягаем. И это тоже отдавало невсамделишным.
…В Косихе живет удивительный человек. Учитель. Художник. Говорит стихами. Любимая форма разговора — онегинская строка. Виталий Конкин был опечален уходом Евдокимова в политику. Считал, что искусство и политика не просто разные сферы. Они взаимоисключающи. Года два назад Конкин ввязался в борьбу за место главы районной администрации. Выборы проиграл, на своей шкуре испытал все прелести современных выборных технологий. В августе прошлого года Виталий Конкин сказал: «На сцену он не вернется. Оттуда в нормальную жизнь не возвращаются». Как в воду глядел. Он был недоволен, что в первые дни губернаторства показывали записи эстрадных выступлений Евдокимова. Он считал, что это вредит образу губернатора. Записи постепенно исчезли. В последний свой праздник, 31 июля, в родном селе губернатор по просьбе жителей спел песню. Согласился не сразу. Другие говорят — песню он так и не спел.
Народ ревниво отслеживал движение образов артиста и губернатора.
Глушинка
Серега — инвалид детства. Речевое расстройство таково, что понять Сергея невозможно. Смысл извлекается из интонации и отдельных слов. Живет Серега в забытой богом Глушинке с больной матерью. Два года назад случилась сенсация районного масштаба: Серега выиграл депутатский мандат, далеко оставив позади глушинского конезаводчика Александра Злобина.
Основная черта Сереги — откровенность. Он не побоялся на районном совете поставить «два» косихинскому главе администрации. Два — и все тут! Сереге ничего от депутатского мандата не надо. У него пожизненная пенсия в 2500 рублей, которой он очень доволен. Больше-то зачем? Смерть губернатора пережил остро. У него, конечно, есть свои вопросы к губернатору (впрочем, как и у меня). Например, Сереге абсолютно непонятно, как можно устраивать праздник в конце июля, да еще и вызывать на него глав районных администраций.
— Идет покос, готовится уборка, а тут в футбол играют краевые и районные начальники. Им всем надо быть в поле.
Я тоже так считаю. С тех самых пор, как 50 лет назад попала в сельскую школу учительницей. Плясать в покос — все равно что свадьбу играть в пост.
В разговор вступает Любовь Шаталина:
— Вы ничего не понимаете. Он хотел, чтобы у людей были праздники. Видел, что люди не просто плохо живут. Он так и говорил: не жизнь, а жуть.
Но мы с Серегой не сдаемся. Во-первых, районные начальники — это не народ. Во-вторых, а есть ли праздник? — как спрашивал шукшинский герой из «Калины красной».
Наконец Серега подводит итог:
— Алтай многое потерял. Евдокимов был свой человек. Я знаю точно, намерения помочь людям у него были.
Серега говорит это с такой уверенностью, что сомнения быть не может ни у кого.
Плотава — Камень-на-Оби
Чтобы попасть в Плотаву, надо пять часов ехать в задрипанном «пазике», который то и дело ломается. Цена билета для многих селян неподъемная — 200 рублей. «Скажите спасибо, что еще 200, а то совсем не будет никакого вам автобуса», — это кондуктор произносит тираду в ответ на мое замечание, что нельзя в такой долгий путь подавать утильсырье. Через час пути в автобусе стоит такая пыль, что не видно соседа.
Здесь тоже говорят о губернаторе. Кстати, именно в эти дни чаще всего говорят «наш губернатор». Сейчас обсуждается основной вопрос: зачем он пошел во власть?
— Может, он не сам пошел, а его заставили?
— Кто может меня заставить?
— Да ты-то кому нужон, чтобы тебя заставлять?
— Может, КГБ его назначило устранить суриковскую мафию?
— Ой, да КГБ само почище мафии будет.
— Ну, не знаю, много тут всяких с Евдокимовым понаехало. Из Краснодара, Красноярска. Но Москва уже давно все здесь подгребла.
— Евдокимов-то не из Москвы…
— Здравствуй, а «Аншлаг» где будет?...
— Так он вернулся. Он чо-то создал и это назвал «Пробуждение». Он сам пробудился, получается. А дальше ему не дали.
…Ранним утром по главной и единственной улице Плотавы едет телега, запряженная старой-престарой кобылой. На телеге — Александр Павлович Колесников.
— Ты видела белые столбы на въезде в деревню?
— Видела, а как же.
— Так это ферма. Там было 5000 скота. Вся ферма в белой плитке, как московское метро. Все порешили враз. Скот резали почем зря.
Он начал трудиться в 13 лет. Еще война шла. В деревне остались всего два человека 31-го года рождения. Сплошь умирают. Старик никак не может понять, почему ему не положено никаких льгот. Хотел бумагу написать Евдокимову: нельзя ли «Оку» купить за полцены? Лошадь никуда уже не годна. Он говорит про Евдокимова и плачет горькими слезами.
— Как сына своего похоронил. Лучше бы он народ веселил. Мужик родчий — вот что я скажу.
Закончил речь неожиданно:
— Бедный ты Путин, бедный ты Ельцин, до чего жисть нашу довели.
Наши пути разошлись. Вдруг оглобля повернулась. Старик нагнал меня.
— Кому теперь про «Оку» написать? Подскажи адресок…
…Александр Алексеевич Еноткин — глава районной администрации Плотавы. Агроном. Десять лет выпали из жизни. На работу ходил — денег не платили. Жена Наталья Петровна называла день получения учительской зарплаты черным днем. Муж не находил места. Боялась, что начнет пить. Выстоял. Они оба не голосовали за Евдокимова. Им и Суриков надоел. Нужна была смена власти. По судьбе своей деревни они знали, что нужен непременно хозяйственник. Экономист. Ситуацию, сложившуюся в крае, Александр Алексеевич формулирует так:
— Сейчас не имеет никакого значения, по чьей вине произошла катастрофа. Даже если это случайность, на первый план выходит потрава Евдокимова депутатами. Она покрывает все. В глазах людей смерть и травля соединились. Евдокимов погиб и остался с народом. Они остались живы и умерли для людей навсегда. Уход Евдокимова — крах для всех, кто ему противостоял. Расследование ничего людям не даст. Мы знаем наперед, что они нам скажут. Мы ведь не позднее их родились. Только у людей счет другой.
В такие минуты кожей ощущаешь, что такое мнение народное. Когда-то им сильно дорожили стремящиеся к власти. Весь «Борис Годунов» об этом… На всем долгом пути я встретила только одного человека, который сказал: «Я не готов говорить». Это было в Камне-на-Оби. Неготовым оказался Александр Иванович Буков. Предприниматель.
— Смерть Евдокимова многое сдвинула в крае. Надо думать…
P.S. И все-таки… все-таки… Что лежало в основе мощной мотивации погибшего губернатора — бросить все, как говорит журавлихинская старуха, на почете и вернуться в отчие края? Говорил, что вернулся навсегда.
Теперь мы этого никогда не узнаем.
