Возмущенная общественность

Приехала в гости берлинская подруга Антье, я давай ей жаловаться, что тут у нас в Москве сплошные пробки, Stau, и мы в них все время стоим, на что она, улыбнувшись, ответила, что вот у них в Германии говорят так: не вы стоите в пробке, вы и есть пробка.

Насмеявшись вдоволь, я принялся рассуждать на заданную тему. Действительно, когда человек находится в пробке (или в очереди), которая не дает ему достаточно быстро двигаться к цели, последнее, о чем он думает, – что он один из творцов этого явления, что пробка (очередь) состоит из точно таких же людей, которым надо попасть в какое-то там определенное место. То есть о себе он думает как о явлении исключительном, а обо всех остальных – как о помехах на своем исключительном пути...

...В то время как можно сказать как о том, что пробка (очередь) – собрание исключительных явлений, так и о том, что это скопище помех. И то и другое справедливо.

Едем дальше. Пробку (очередь) легко классифицировать. По сути дела, она состоит из двух типов: энергичных и равнодушных. В свою очередь энергичных можно поделить на отчаявшихся и деятельных, а равнодушных – на созерцателей и обреченных. Отчаявшиеся – те, кто вдруг посреди недвигающейся пробки начинают бессмысленно гудеть; деятельные не прекращают попыток найти выход из безнадежного положения и, если пробка возникла на перекрестке, готовы выйти из машины и развести сцепившиеся машины; созерцатели слушают музыку со слабой полуулыбкой на устах, читают газету или книгу, прихорашиваются, болтают с пассажирами или по телефону; обреченные тупо глядят в одну точку с выражением наступившего конца света на лице.

Разумеется, возможна миграция из категории в категорию. Например, обреченные могут сперва стать отчаявшимися, затем деятельными, а потом, глядишь, и созерцателями – все зависит от того, как долго доведется быть пробкой.

Пример того, как перенастраивается человеческая психика, дает следующая подлинная история. Однажды зимним вечером на МКАД из-за гололеда остановилось движение: трейлеры не могли въехать в небольшую горку на внешней стороне после Волоколамского шоссе, постепенно складывались и перегородили дорогу полностью. Мой знакомый, назовем его Сева, попал в эту пробку и вспоминал потом, что сперва он дергался и нервничал, даже начал задыхаться от гнева. Многие вокруг него тоже нервничали и дергались, и бесконечно гудели, и пытались сходить в голову пробки, чтобы понять, в чем дело, и разобраться. Но постепенно все успокоились, вернулись в машины и занялись личной судьбой. Сева увидел, что бензин кончается, выключил мотор, завернул ноги в газету, чтоб не мерзли, и устроился спать. Стоило ему заснуть, как позвонила жена, а когда он ответил ей, что стоит в пробке, сказала, что вскоре приедет в эту так называемую пробку. Он сказал: «Приезжай», и она приехала – на внутреннюю сторону МКАД, перешла эту опасную дорогу, нашла его в россыпи машин, признала свою неправоту, после чего тоже завернула ноги в газету, и тут уж они устроились спать вместе. Пробку растащили только к утру.

Стесненные обстоятельства, хочу сказать я, очень даже способствуют творческой мысли и нахождению неожиданных, но в то же время совершенно правильных шагов по выходу из кризиса. Очевидно, мы у себя тут в России должны ощутить себя пробкой, чтобы прекратить посылать бессмысленные проклятия наверх, или оторвать тупой взгляд от горизонта, или перестать суетиться в поисках выхода, которого нет.

Есть ощущение, что в сегодняшней России общественное движение представляет собой такую вот пробку. Как и в настоящей пробке, все находящиеся в ней едут каждый своим путем, но застопорились; всех это возмущает, но возмущенная общественность вряд ли способна произвести на свет что-либо конструктивней проклятий, адресованных в небо.

Остается, видимо, завернуть ноги в газеты, выспаться и на свежую голову поглядеть, что тут можно сделать. Глядишь, и развиднеется.