«40% священников упоминают в молитвах Запад как основного врага»
Религиовед, кандидат философских наук, доцент факультета философии ВШЭ Борис Кнорре прочитал лекцию «Православная церковь и гражданское общество в современной России». Slon публикует 10 фрагментов этой лекции.
Какое место русская православная церковь занимает в гражданском обществе? Насколько церковь независима от влияния государства? Способна ли она защищать частные сферы в жизни человека, гражданина, от вмешательства государства и других структур? Есть позиции, по которым церковь проявляет себя как институт гражданского общества, а есть и разводящие эти институты положения.
1. PRO. Церковь представляет собой самостоятельную силу, ориентирующуюся на внутреннюю мотивацию и не зависящую от государственных указаний. Это одна из сущностных характеристик гражданского общества – способность быть независимым в отношении государства, выполнять роль общественного института.
Если взять советский период, то видно, что церковь старалась проявить себя как институт гражданского общества. Особенно в период по 1943 год, когда церковь была лишена даже иерархической системы управления. Она выжила не только без государственной поддержки, но и без этой системы. В послевоенный период церковь – самоорганизующаяся структура. Координация со стороны государства вторична. В 1990-е годы, когда прекращается политика государственного атеизма, наблюдается достаточно быстрый рост церковных общин. Понятно, что их никто специально не инициировал. Это была воля людей, которые собирались, тратили свое время, отстаивали храмы – это, конечно, было явлением гражданского общества.
2. Церкви свойственны такие формы самоорганизации, как православные братства, крестные ходы. Последние собирают по несколько тысяч человек по всей России, происходит интеграция и коммуникация между людьми, когда появляется необходимость помогать друг другу в пути. Возникают особенные доверительные отношения между участниками крестных ходов.
Еще один признак гражданского общества – организация издательской миссионерской деятельности, распространение литературы. Здесь многое делается на чисто волонтерских основах. Актуализирована тема социального служения. Есть масса инициатив по системе сдержек и противовесов. А в этом году очень ярко проявилась самостоятельность церковного института в плане борьбы с ювенальной юстицией.
3. CONTRA. В церкви ощущается недостаток солидарности и партикуляризм по отношению к отдельным церковным образованиям. Каждая епархия – нечто самостоятельное, каждый синодальный отдел – тоже. Если в синодальном отделе меняется руководитель, то форматируется буквально все. Стирается вся информация на сайте. Например, так было с отделом религиозного образования и катехизации, так было с отделом социального служения и благотворительности. Удаляется вся база данных за 15 лет.
Когда организуется какая-нибудь инициатива, обычно социальная, будь то образование гимназии, досугового центра или детского дома, все обязанности ложатся на плечи инициатора, а это чаще всего простой священник, настоятель. Ему приходится работать в одиночку, не получая материальной поддержки ни на уровне благочиния, епархии, ни тем более на уровне общецерковном. Есть поддержка идейная, но когда речь идет о реальных механизмах взаимодействия, взаимопомощи, оказывается, что они отсутствуют. В конце 1990-х – начале 2000-х епархиальную поддержку получала всего лишь одна гимназия в одной епархии – это на всю Русскую православную церковь.
4. Православная церковь – единственная религиозная организация, в которой административная структура четко копирует государственную. Есть копирование и некоторых директив палат правительства.
Достаточно быстро меняется дискурс официальной церковной риторики. Пример приведу не очень комплиментарный, но не хотел бы его замалчивать. Многие знают о том, что еще два года назад патриарх Кирилл делал акцент на том, что церковь должна содействовать модернизации, провозглашенной бывшим президентом Медведевым. Политический курс изменился, и буквально три недели назад патриарх заявил о том, что модернизация – это некоторая опасность десуверенизации России. То есть под рамкой модернизации есть опасность подстроиться под чуждые парадигмы либерализма. Конечно, такой поворот требует комментариев. Святейший имел в виду какие-то определенные характеристики, были комментарии православных аналитиков о том, что говорилось именно о гуманитарной модернизации. Но изменение акцентов налицо.
5. Чем дальше продвигается человек, который идет по духовному пути, тем больше своего недостоинства он обнаруживает в себе – это признак его духовного совершенствования. Эта традиция вырабатывалась в монашеской среде, где человек уходил от социума, от города, например в пустыню, и был ориентирован на анализ своего внутреннего мира, на отслеживание помыслов. И эта парадигма вины стала нормой, я бы сказал, этикетом. Появляются такие формы протокола подачи прошения, в которых человек должен демонстрировать это свое недостоинство через подпись в конце: «Недостойный послушник вашего высокопреподобия». Это принципиальная парадигма: аскетическая традиция вины.
Когда в монашестве человек один анализирует себя и свой внутренний мир, видит все больше и больше своих неправд – это одно. Но когда в социуме человек обобщает эти парадигмы, он говорит уже не «я виноват», а «мы виноваты». Я виноват и ты виноват. И здесь человек из позиции самообвиняемого переходит в позицию обвинителя. Так или иначе, это формирует сознание.
Я попробовал выделить качества, которые вырабатываются в результате презумпции вины на уровне церковной корпоративной культуры и базируются на послушании и еще одном важнейшем принципе, пришедшем из монашества – требовании восприятия духовника как некоего мистически посланного человека, чей наказ не может быть отменен никакой властью, даже патриархом. Это:
1. презумпция вины как личная установка;
2. cтилистическое выражение самопринижения;
3. трансляция установки на презумпцию вины в отношении окружающих;
4. заниженная самооценка и недоверие к себе;
5. склонность искать готовые решения.
6. В этот год произошли события, которые заставляют отдельно задуматься над церковной культурой, над тем, как вообще церковь взаимодействует с обществом. По словам священника Георгия Крылова, церковь разделена на несколько субкорпораций, которые друг другу не доверяют. А характерным признаком взаимоотношений являются «дрожащие колени священников при виде архиерея, лицемерно-подобострастное выражение на лице, не эпизодически, а как настрой всей жизни». Более того, в первую очередь заботишься о внешнем корпоративном соответствии и быстро меняющихся нормах внешнего, чтоб не быть наказанным. Опять-таки, вопрос: откуда такая установка – не быть наказанным? Значит, существует перманентная угроза наказания вне зависимости от того, сделал ли ты что-то не так.
7. Что произошло весной? Конфликт на фоне политических событий, на фоне того, что оппозиция стала требовать от церкви поддержки протестов, церковь отказалась, оппозиция стала вскрывать язвы, какие-то болезненные моменты церкви. И что сделал патриарх? Во время апрельского стояния, когда несколько десятков тысяч было собрано у Храма Христа Спасителя, Святейший заявил, что у нас тут есть предатели в рясах. Это дало посыл тому, чтобы считать предателями не пришедших на стояние, то есть священников, которые как-то не согласны с тем, что идет атака на церковь.
Этот тезис, что идет атака на церковь, поменял язык церкви. И появились уже прямые отражения этой директивы в низовых структурах. В частности, популярной оказалась такая присказка на манер военного времени, взятая отцом Дмитрием Смирновым, когда он создавал свой Отдельный дивизион: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой! С болотной силой темною, с бесовскою ордой». Индивидуализированное общество в постмодернистском современном смысле было прямо названо бесовским.
8. Дальше, понятно, очень неприятный момент с Pussy Riot. Я думаю, что в этом процессе сильно проиграли и церковь, и противоположная сторона, потому что, конечно, защита кощунства, защита вмешательства и вторжения в другое пространство не могла быть воспринята даже теми, кто критически к церкви относился. Большинство людей этого не приняли. Тем не менее на этом церковная среда не остановилась, и появился определенный тренд: основной наш враг – это Америка, Запад. Где-то 40% священнослужителей теперь упоминают в молитвах Запад как основного врага.
9. Мы видим, что от какой-то наметившейся линии самокритики, которая была 2-3 года назад, церковь уходит. Теперь любой критический разговор, и мой в частности, я думаю, тоже, будет воспринят как разговор врага, человека, который чужд церкви. В парадигме атаки на церковь любой разговор, любая критика так воспринимается. Это очень легкое объяснение. В своих дневниках протоиерей Александр Шмеман пишет, что глобальным системным упущением в церковной истории является отсутствие традиции самокритики. Церковь не привыкла ставить свои внутренние моменты под сомнение. «Сложившись как "православие" – против ересей, Запада, Востока, турков и так далее, православие пронизано комплексом самоутверждения, гипертрофией какого-то внутреннего триумфализма. Признать ошибки – это начать разрушать основы "истинной веры". Трагизм православной истории видят всегда в торжестве внешнего зла: преследований, турецкого ига, измены интеллигенции, большевизма. Никогда – во "внутри". И пока это так, то, по моему убеждению, никакое возрождение православия невозможно».
10. Отсутствие самокритики связано с недоверием церкви к обществу. Отсюда и большая информационная закрытость. В церковной прессе есть дефекты репрезентации проблем. Вся повестка дня репрезентируется через информацию у епископов. Если мы говорим о том, что в школе вручили дипломы, то это епископ вручил диплом. Это еще одна проблема – отсутствие представления обычной личности, объективной репрезентации событий, которая помогала бы обсуждать, ставить и решать проблемы. Это глобально мешает формированию церкви как гражданского общества.
