Великий отказ

От бюрократической утопии к неславянскому мегаполису.

Однако кому он нужен, этот вожделенный рай земной по обе стороны реки Ангары, это царство современных технологий и остановка на великом пути из американцев в китайцы?

Русский столоначальник и московский князь питают прямо-таки юношескую страсть к нововведениям и прогрессу. Зря мы их в ретрограды зачисляем по нашей старинной либеральной привычке.

А кто построил чудо света на невских болотах? Ужели русский мужик сообразил этот геополитический и цивилизационный марш-бросок?

А кто послал крестьянского сына в холодный космос? Разве нищий колхозник и бесправный пролетарий мечтали о далеких мирах, дабы скрыться там от водки и вранья?

Отдельная тема: о глубинной народной инициативе и государственном дерзновении, их соотношении и связи. Кто здесь Илья Муромец, а кто — Владимир Святой? Просили ли холопы Руси принять (и все тут!) православие? Давно ли мечтают иркутцы и иркутчане (так пишут многие московские авторы) о Граде небесном, о Большом Иркутске?

Скажут, что я путаю дар Божий и яичницу, собственно, Владимира Красно Солнышко и Тишанина-губернатора, вопросы вековой культуры и сиюминутной экономической и политической выгоды.

Но стою на том, что в сиюминутности упустить момент исторической перспективы — значит обречь плоды своего труда на захирение. И зачастую это происходит на жизни одного поколения, как было это с некоторыми сталинскими индустриальными городами-садами.

Не зря помянул Сталина. Имеем ли мы необходимые концентрации политического могущества и экономической мощи, чтобы ударно отстроить Большой Иркутск в считанные годы?

Власть и капиталы, конечно, в Российской Федерации концентрируются со скоростью достойной лучшего применения. Государственно-монополистический капитализм образца 2007 года, спору нет, недотягивает до идеальных моделей Ленина—Сталина, но если захотят элиты и элитки, то не только зимнюю Олимпиаду в Сочи проведут, но и другими подвигами восхитят потомство. Вопрос все же упирается в мотивы. У Сталина мотивы к ускоренной индустриализации лежали в плоскости грядущей тогда войны. Заселить пустынную Сибирь ввиду а) необходимости отнести в далекий тыл максимум промышленной мощи; б) опыта Русско-японской войны, подтягивая государство и общество к дальневосточному театру военных действий.

Иногда кажется, что и нынешние престолоблюстители в Кремле примеряют военный мундир и, глядя на Америку, сжимают кулаки. Но это, товарищи, кажущаяся видимость, как говорил один советский киногерой.

Какие же тогда политические и экономические резоны в гиганте-городе на Ангаре? Если откинуть шелуху и мелкое, то все сводится к идефикс номер один: не тратиться на развитие огромных территорий, развитие сельской глубинки и райцентров, а выкачать оттуда трудоспособное и трезвое население в центры цивилизации среди бескрайних сибирских просторов.

В самом деле, только на строительство современной дорожной сети между нашими деревеньками можно истратить десятки наших стабилизационных и иных фондов, даже без поправки на воровство. А воровство будет. Потому что строить дорогу вдали от глаза президентского и губернаторского и не украсть на этом? Ну не бывает так у нас, не бывает!

Концентрация экономических ресурсов, от денег до кадров, по хребту нашей вертикали власти давно идет. Мечтательная молодежь и немытые бомжи влекутся из городков и деревенек в областные центры. Там происходит социальная «сепарация», и оттуда чистая водичка капиталов и мозгов течет в столицу, а оттуда уже в заморские страны, что наводит на мысль о продолжении упомянутого хребта за пределы богоспасаемого Отечества.

Зачем нам заниматься большевистскими глупостями и заниматься мелиорациями и подъемами Нечерноземья? Всех стянуть в супермегаполис, который будет устроен по новейшим градостроительным планам, с уничтожением автомобильных пробок и с продажей свежих устриц в супермаркете на Трактовой. На пятачке культурного быта у берегов великого озера за всеми и присматривать лучше, то есть и административная выгода налицо. А вокруг будет, значит, голубая тайга, экологический заповедник, аграрные высокопроизводительные комплексы для кормежки мегаполиса, вахтовое освоение сырьевых промыслов и дежурство на современных автоматизированных, безлюдных производствах, куда дневальные по заводам будут доставляться на современных транспортных средствах. Таков глобальный тренд.

Можно со слезой читать Валентина Распутина, прощаться с Матерой, отсчитывать последний срок, жить и помнить, а можно улавливать вектор мировой динамики и, утирая слезы, задаваться вопросом: сколько на деле надо мужиков, чтобы прокормить город, если они не будут пить спиртное, а будут работать с применением лучших технологий? Если Европа и Америка уже ликвидировали крестьянство как класс и с голоду не опухли, то, видимо, нужно не то огромное количество селян на подножном корму, что мы имеем сейчас. Понимает ли власть суть этого тренда? Иногда она тоже со слезой читает Распутина и воркует о ценностях старорусских. Но это для блезиру, пока еще не стерли с лица земли Ивантеевки и Урюпински и там еще нерестится электорат. А если не понимает, то я отказываюсь понимать, зачем весь этот сыр-бор. В чем мотив? Кому это надо?

Примем за гипотезу, что власть все понимает. Гипотеза эта продуктивна и излечивает депрессии как источник экстремизма.

В таком случае, она также обязана понимать следующие вещи:

* идет общемировой процесс стирания граней между городом и деревней; грядет глобальная деревня, но не та с петушиным криком по утрам и запахом теплого навоза, а с электронными коттеджами и медиахайвеями;

* идет общемировой процесс трансформации иерархической государственной системы власти и господства в сетевое общество с мириадами переплетений интересов и воль, выливающихся в причудливые корпоративные системы принятия решений;

* идет общемировой процесс отмирания национальностей как этнических систем по преимуществу природного происхождения и формирование новых систем, для которых кормящий ландшафт — не во поле березки или пески Сахары, а стриты и автобаны глобальной деревни, которые что в Африке, что в Сибири — одни и те же;

* идет общемировой процесс ликвидации семьи, основанной на браке, и других ячеек общества в угоду мобильному социуму с присущими ему интенсивными и неустойчивыми связями.

Можно и далее перечислять все эти тенденции, но стоит остановиться и задаться последним вопросом: «А понимает ли власть, что ее нынешнее устройство, мягко говоря, не вполне отвечает перспективе развития истории?»

Собственно, и государственно-монополистический капитализм эффективен в мировых войнах, а если мы не собираемся вести мировые войны, то должны вспомнить об основной причине падения СССР: социалистическая система достигла всего, что могла, но большего не смогла, как ни напрягалась. Был утерян ресурс развития. Они совершили коллективизацию, индустриализацию и культурную революцию, но, заехав на полном ходу в постиндустриальный мир, где основной капитал — свободная информация, машина социализма сломалась.

Мы теперь достигли стабильности. Но пока не видно ресурса дальнейшего развития, не выработалась у нас идеология врастания русских и россиян в глобальную деревню, где не будет русских, а будут иркутцы и иркутчане всех цветов кожи и всех возможных убеждений и культур, с паспортами гражданина мира и с выборами не президента («А кто это?» — спросят они), а старосты клуба любителей Димы Билана и шерифа микрорайона Солнечного.

Подытоживая:

1. Большой Иркутск возможен как часть глобальной деревни, а не как национальный проект отдельно взятой власти.

2. Не факт, что миру надобен мегаполис на Ангаре.

3. Если проектанты Большого Иркутска находятся в плену отживающих свое идеологий, то рискуют кончить городом на бумаге и тратой бюджетных средств не по уму.

Возможно, для стройки мегаполиса на месте советских городов, советских по инфраструктуре и менталитету, понадобится великий отказ от стереотипов и предрассудков, смена идеологии. Если проект не чертеж скучающего министра, а потребность развития, то великий отказ произойдет сам собою и, несмотря на величие, останется незамеченным, как не заметили мы исчезновения многих вещей и образов минувшего.