Кто, если не мы? Иркутский музыкальный театр реанимировал «Старшего сына»
15 и 16 октября в Иркутском музыкальном театре состоялась премьера спектакля «Старший сын» в постановке главного режиссёра Астраханского театра оперы и балета Алексея Смирнова.
Лирико-комическую оперу по одноимённой пьесе Александра Вампилова композитор Геннадий Гладков и либреттист Юлий Ким написали сорок лет назад. В 1983 году произведение было впервые поставлено на сцене Московского музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Премьера провалилась, и спектакль в репертуаре не задержался.
С тех пор ни один из оперных или музыкальных театров мира оперой Гладкова не заинтересовался, а сам автор музыки к «Бременским музыкантам», «Голубому щенку» и культовым фильмам Марка Захарова и Яна Фрида к жанру оперы не возвращался. Более того, ни в одном из интервью последних десятилетий о своём неудачном оперном опыте композитор предпочитал не упоминать.
И пылиться бы единственной в истории музыки опере по Вампилову на полках нотных библиотек, если бы не грёзы о превращении ИМТ в оперный театр его главного дирижёра Виктора Олина и жгучее желание директора ИМТ Татьяны Мезенцевой повторить кульбит с «Любовью и голубями» по пьесе Владимира Гуркина, пять лет назад также приуроченных к юбилею области и отхвативших по этому случаю Губернаторскую премию.
Юбилей области, юбилей драматурга, жирная галочка для Министерства культуры и ответная лояльность, а в перспективе – Губернаторская премия. Какая разница, что ставить, при таких‑то вводных козырях?
Одна проблема – петь некому. Поэтому готовиться начали загодя. Именно с прицелом на постановку оперы в Иркутск были приглашены сразу четыре новых солиста. Правда, под них пришлось расчистить место в штатном расписании за счёт других, не столь полезных дирижёру Олину актёров. Выглядело немного подленько, но с точки зрения Олина и Мезенцевой – вполне оправданно.
Впрочем, даже с приездом новых голосов вопрос с исполнителем главной роли – отца семейства Сарафановых – остался открытым. Назначенному на главную партию заслуженному артисту РСФСР Виктору Лесовому подобные передряги уже не по годам, поэтому он благоразумно «спрятался от премьеры» на больничном. Ход старый и проверенный, а главное, настолько ожидаемый, что не предвидеть его мог только Виктор Олин.
В результате на роли Сарафанова остался один Евгений Алёшин. Хоть и лирический, но всё же баритон. На теноровой партии, которую в Театре Станиславского и Немировича-Данченко пел, к слову, легендарный Вячеслав Войнаровский.
Получается, что Сарафанова‑то в ИМТ не просто нет, но и не было изначально. А, как известно, если у тебя в труппе нет исполнителя роли Гамлета, пьесу «Гамлет» ставить не нужно.
Да, к актёрскому решению роли вопросов быть не может. Сарафанов Алёшина трогателен, органичен и убедителен. Что называется, до слёз. Однако вокалом ему увлечь слушателей не удалось. А ведь мы говорим, если кто забыл, об опере. Конечно, не могла не сказаться и нагрузка длительного выпуска спектакля без дублёра, да ещё и в главной партии.
«Старший сын» в ИМТ вообще получился спектаклем, где одни персонажи играют, а другие поют. Кроме Ивана Перевощикова в партии Васи, который с блеском делает и то, и другое. Потенциально к нему могла присоединиться Людмила Шер, но ни в первый, ни во второй вечер она, к сожалению, на сцену не вышла.
Поскольку опера «Старший сын» последние сорок лет нигде не ставилась, знакомиться с произведением пришлось практически с нуля.
Главное разочарование – текст Юлия Кима, которого мы знаем как невероятно остроумного автора. Однако в первом своём опыте оперного либретто Юлий Черсанович явно подрастерялся. В результате юмор Вампилова ушёл, а юмор Кима не пришёл. И если с приставкой «лирико-» в жанре произведения можно согласиться, то комической оперу Гладкова и Кима можно назвать с большой натяжкой. Да, в спектакле есть забавные моменты, но достигнуты они в основном не за счёт текста Кима, а за счёт музыкальных акцентов, которые уловил и вывел на первый план режиссёр.
Вдобавок авторы избавились от двух ярчайших сцен Вампилова: опьянения Васеньки с его полусонным комментированием происходящего и пожара у Наташи с потерей брюк Семёном в неравной борьбе с огнём, которая была заменена банальной дракой. И тот и другой эпизод, несомненно, добавил бы комизма в перенасыщенную лиризмом оперу гораздо более, чем придуманные Кимом и Гладковым сцены приёма у врача и утренней зарядки.
Что касается музыки, то Геннадий Гладков поступил очень мудро, что не стал больше писать опер. Когда композитора «сносило» на привычные «мультики», было даже весело, как и в моменты цитирования, в том числе и себя любимого. Но лирические дуэты и тем более ансамбли определённо не его конёк. В целом музыка не шлягерная и на слух, особенно неподготовленного слушателя, не ложится. Однако Гладков есть Гладков, так что «Последняя электричка» и «Мы – студенты медицинские, ваши будущие лекари» какое‑то время в головах зрителей покрутятся.
Режиссёр Алексей Смирнов явно не из робкого десятка, раз согласился на подобную авантюру: вытащить из небытия заплесневевшую оперу и поставить её в театре, не располагающем необходимым подбором исполнителей. Но на вызов судьбы с гонораром он ответил достойно, выжав из творения Гладкова-Кима и имеющихся в распоряжении артистов-вокалистов максимум возможного. По мере сил прочувствовав музыку, не забыв о душе и акцентировав внимание на комичном.
В итоге спектакль вопреки всему состоялся, и заслуга в этом режиссёра не вызывает сомнений.
Чем точно удивил Алексей Смирнов, так это тем, что приехал ставить оперу со своим хореографом. Причём не просто оперу, а оперу без хора и балетных сцен. Впрочем, Ксения Попова на масштаб и не претендует. Из известных постановок за её плечами – драматические «Благоволительницы» и «Гамлет in Moscow» в столичном Театре на Бронной, да оперы «Ревизор» и «Свадьба Фигаро» с тем же Алексеем Смирновым в Астраханском театре оперы и балета.
Не слишком «пыльной» выдалась работа для Поповой и в Иркутске. Дело, конечно, хозяйское, но думается, что гонорар хореографа театру можно было потратить на более насущные нужды.
А вот сценограф и художник по костюмам Юлия Ветрова успела «наследить» порядочно, хоть и окончила Школу‑студию МХАТ лишь в 2016 году. За плечами, если можно так сказать, начинающей художницы постановки в МХТ имени Чехова, Центре имени Мейерхольда, РАМТе, Театре Олега Табакова, театрах Воронежа, Перми, Тюмени, да ещё и номинация на «Золотую маску» в категории «Лучшая работа художника по костюмам в музыкальном театре».
Стильными получились декорации и костюмы и в Иркутске. Панели узнаваемы, задник на экране атмосферный и ненавязчивый, обстановка квартиры выдержана в духе времени и продумана до мелочей. Не совсем удачная планировка, из‑за которой правое крыло зала может только догадываться о том, что происходит в расположенной слева прихожей, зато два входа в квартиру: слева и справа.
Впрочем, наличие «чёрного хода» в хрущёвке – это вопрос скорее к режиссёру, а не к сценографу. К сценографу – это фонарный столб. И он бесподобен: гвоздь спектакля во всех смыслах.
Не удалось зрителям разгадать загадку и с костюмом жениха Миши. Всё‑таки ни при каких условиях советский курсант авиационного училища, забежавший на полчаса к невесте по дороге в казарму, не мог щеголять в гражданском выходном костюме. Тем более такой весь из себя до занудства правильный и педантичный.
Зато у нас теперь единственный театр в России, где не только идёт опера «Старший сын», но ещё и Кудимов – в штатском.
Ещё одна «фишка» иркутской оперы – то, что она не акустическая, а микрофонная. Ну а куда деваться, если акустика и так не слава богу, так ещё и зрительный зал коврами застелили.
Да, микрофоны настроены аккуратно, и маэстро Олин, конечно, старается приглушаться, но получается это у него в полной мере далеко не всегда, вернее, не под всех. Хотя, казалось бы, специфику своих вокалистов он должен знать и чувствовать. Кстати, на данную проблему обратил внимание не только автор этой статьи. Вот лишь пара откликов поклонников ИМТ на спектакль «Старший сын» из соцсети «ВКонтакте»:
«На первом ряду оркестр заглушал голоса. Особенно, когда трубы вступали».
«Оркестр было слышно прекрасно, что не скажешь о голосах... Причём солисты пели с микрофонами, что никак ситуацию не спасло».
Ну а самая главная проблема, с которой столкнётся на исторической родине реанимированный ИМТ «Старший сын», – иркутский зритель, воспринимающий оперу, как известно, исключительно в гастрольном варианте из Улан‑Удэ или Новосибирска, на худой конец – раз в год в Тальцах.
Уже на втором премьерном показе зал не был заполнен целиком, что для Иркутска – случай вопиющий. Ещё меньше людей оставалось в зале после антракта. И здесь немалая доля вины самих постановщиков, убеждавших зрителей в предпремьерных интервью, что на клетке со слоном висит надпись «Буйвол» и «Старший сын» – это никакая не опера, а самый что ни на есть мюзикл. Мол, приходите, не бойтесь.
Бояться и правда не надо, хотя «Старший сын» – всё же опера. Да, не все выдерживают два акта, но это не значит, что в дни, когда идёт «Старший сын», Музыкальный театр надо обходить стороной.
«Старший сын» – неплохой спектакль. Несмотря на недостатки, после него по душе растекается приятное тепло. И он, безусловно, имеет право на существование, но с одним условием: не показывать за пределами области. Потому что на фестивалях или гастролях, тем более в городах, где есть оперные театры, это будет позором с большой буквы «П». А вот у себя дома сидеть и тихонько радоваться, что у нас есть опера по нашему Вампилову, и никто в стране даже в таком варианте её не может послушать, так почему бы и нет.
Ну действительно, если не в Иркутске, то где? Оперным театрам этот материал неинтересен, им бы с хорошей музыкой разобраться. Музыкальным театрам других городов вот это вот лирико-комическое тем более ни к чему, сорок лет лежало, и ещё сорок пролежит. А у нас – наш Вампилов. Нам, как говорится, сам бог велел спасти единственную оперу по его произведению от окончательного забвения.
Фото: imt38.ru, vk.соm/irkutskmusicaltheater