Общее благо

25 января Православная Церковь отметила память мученицы Татьяны – праздник в нашем читающем народе хорошо известный по трем причинам. Во-первых, это именины Татьяны Лариной, на которых Онегин нехорошо подшутил над Ленским, во-вторых, у нас много Татьян, в-третьих, это День российских студентов. Строго говоря, не всех, а только тех, кто учится или учился в Московском университете.

Есть что-то притягательное в этом протяжном слове “уни-вер-си-тет”. Оно того же корня, что и “Вселенная”. В России университеты появились поздно. Они давно уже существовали в Европе – у нас же первый университет был основан лишь в 1755 году, зато какой это был рывок и что за судьба была у человека, стоявшего у его истоков! Тут любая американская мечта спасует.

“Ломоносов был великим человеком. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет, он, можно сказать, сам был первым нашим университетом”. Это ко многому обязывало – основанное сыном поморского крестьянина учебное заведение не могло быть элитарным и закрытым. Изначально сам университетский замысел, или, как сказали бы мы сегодня, проект, был нацелен, подобно личности Ломоносова, на преодоление рокового противоречия между народом и интеллигенцией, которое впоследствии измучило Россию. И именно для того, чтобы приблизить университет к стране, его основали не в Петербурге, а в Москве, в которой и вокруг которой жило больше людей самых разных сословий, могущих в нем учиться и служить России. Лучше всего русскую мечту о народном интеллигенте выразил в своих хрестоматийных строках Некрасов:

Скоро сам узнаешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и Божьей воле
Стал разумен и велик.
Не без добрых душ на свете –
Кто-нибудь свезет в Москву,
Будешь в университете –
Сон свершится наяву!

Университет, как никакое другое наше учреждение, был призван воплотить русскую национальную идею, далекую и от шовинизма, и от презрения к своей истории и своему народу, идею, которую мы безуспешно пытались отыскать и сформулировать в последние годы, в то время как она у нас уже давно была. Но мы по обыкновению прошли мимо.

В советское время власть относилась к университету подозрительно. Там была территория ограниченного свободомыслия. Преувеличивать задним числом эту суверенность не стоит, в университете тоже была история КПСС, научный атеизм и марксистско-ленинская философия, там хватало лицемерия и фарисейства, но каждому было известно: сколько будет дважды два, в этих стенах решает господин профессор. Это относится и к нынешним временам, а излишняя независимость раздражает всегда. В ту пору придумали ленинский университет миллионов, сейчас, вероятно, МГУ сервиса.

Нина Берберова как-то заметила, что самые счастливые люди на земле – американские студенты. В этих словах много правды. В Америке действительно замечательные, богатые университеты, библиотеки, лаборатории, только вот учили и учат в России все равно лучше, и это один из самых странных и необъяснимых парадоксов русской жизни: почему, если у нас такое хорошее образование, мы так тяжело живем? Где, на каком отрезке происходит срыв и почему не такое уж малое количество людей, окончивших университеты и в Москве, и в Саратове, и в Ленинграде, и в Воронеже, и в Петрозаводске, и в Тюмени, и в Томске, и все другие замечательные отечественные вузы от МИФИ до Литературного института, не сумели ни вывести страну из летаргического сна в позднее советское время, ни удержать ее от падения в восьмидесятые – девяностые годы? Их не пускали, им мешали, но почему, когда к власти пришло “университетское” правительство, оно избрало самый чудовищный и бессмысленный способ выхода из советского тупика и поставило над страной эксперимент, последствия которого мы расхлебываем до сих пор?

На эти вопросы с ходу не ответишь, но, видимо, чему-то не доучили и какой-то очень существенный изъян в нашем образовании был, да и к власти у нас традиционно пробиваются не лучшие выпускники. А вот доберется ли сегодня до Москвы крестьянский сын, поступит ли и сможет ли прожить на стипендию, большой вопрос, и в этом смысле мы отстоим еще дальше и от ломоносовского детища, и от некрасовских строк. И все же при всех своих недостатках университетское образование в России не превратилось в сферу обслуживания платежеспособных клиентов, а остается национальным достоянием и такой же твердой валютой, как нефть. Как ни тяжело приходилось высшей школе в последние годы, она уцелела, и то, что Россия вслед за Советским Союзом продолжает заниматься экспортом “мозгов”, может служить насмешливым утешением нашим профессорам и горьким уроком в соотношении ценностей российского обучения и российского образа жизни нашим правителям. Учиться здесь для того, чтобы жить там. Или учиться здесь для того, чтобы обо всем забыть, положить диплом в ящик и пойти на рынок. Или жить на милости у зарубежных распределителей грантов. Выбор и для государства, и для выпускников не слишком веселый, и, хотя не все к нему сводится, опасно-прагматичный вопрос, зачем нам такое хорошее образование, если оно не может быть в полной мере оценено, существует. И решаться он должен на государственном уровне, тем более что и университет у нас государственный.

Беда России в том, что одни в стране свои обязанности выполняют, а другие нет. А ведь именно ради общего русского блага пришел в Москву крестьянский сын.

Там уж поприще широко:
Знай работай да не трусь...
Вот за что тебя глубоко
Я люблю, родная Русь!