Пионеры восходящего солнца

Михаил Шприц и его соавтор несколько лет ухаживали за неприступными японскими аниматорами, прежде чем те поверили, что явившиеся с того света пионеры-герои вполне могут стать персонажами фантастического аниме.

Премьера мультфильма "Первый отряд" в России состоялась в июне 2009 года на Московском международном кинофестивале. В октябре 2009-го он вышел в отечественный прокат - и сразу вызвал бурю восторга и негодования. Отечественная публика одновременно сочла авторов "Первого отряда" патриотами-культуртрегерами и обвинила их в посягательстве на святыни.

Мелькают мультипликационные кадры: фашистские самолеты, дымящиеся развалины, летящие с неба бомбы, рыдающая над трупом старушка, разбухающая на весь экран свастика, наплывающие на нее серп и молот, советский танк, Красная площадь, чей-то глаз, сощуренный и недобрый… За кадром — бодренький трип-хоп, затем вступает проникновенный, по-советски медлительный баритон: «Говорит Москва. Сводка Главного командования Красной армии…» Баритон тонет в задорном гудении пионерского горна. А вот и пионеры выстроились на утренней линейке. У девочки, что стоит впереди, тонкие ноги-тростинки, курносый кукольный нос, круглое невинное личико и огромные, в пол круглого личика, глаза. Такая органично смотрелась бы в каком-нибудь мультфильме Миядзаки, среди японских призраков, говорящих котов и ведьм, да только кто ее пустит к японским ведьмам, в пионерском-то галстуке.

«1942 год. Россия — единственная страна, которой удается противостоять нашествию нацистских захватчиков. Параллельно с боевыми действиями между регулярными армиями разворачивается скрытая от непосвященных жестокая война двух секретных оккультных служб, двух специальных военных ведомств: немецкого „Аненербе“ и русского 6-го отдела военной разведки. На вооружении этих подразделений не танки и самолеты, а законы магии и волшебства. Древнее заклинание позволяет магам „Аненербе“ вызвать из царства мертвых дух великого магистра ордена Меча крестоносца барона фон Вольфа, павшего 700 лет назад в ходе Ледового побоища. Фон Вольф соглашается принять участие в войне за мировое господство на стороне Третьего рейха. Начальник 6-го отдела военной разведки генерал Белов решает подключить к операции по противодействию одного из своих самых одаренных агентов — 14-летнюю девочку Надю. Под знамена барона собирается армия демонов — злобных обитателей загробного мира. Надя решает вызвать из потустороннего мира своих погибших друзей — пионеров-героев, казненных фашистами в самом начале войны…»

Кадры — из трейлера к русско-японскому мультику-аниме «Первый отряд». Текст — фрагмент из рекламного буклета к нему же. Продукцию, анонсирующую восстание пионеров-героев из мертвых, следует воспринимать только и именно в этом порядке: сначала «картинку» — красивую, стильную, не отвести глаз — и только потом сопроводительный текст: после блестящего ролика он не покажется таким уж нечеловеческим бредом.

«Первый отряд», мультфильм про Великую Отечественную и пионеров-героев, придуманный и спродюсированный двумя русскими и нарисованный сотней японцев на токийской анимационной Studio 4 °C, стал самым красивым, интересным и неоднозначным проектом 2009 года.

— Белым они не доверяют. А мы для них белые. Не русские, а просто белые, гайдзины. Русские у них вообще не регистрируются. Чтобы понять разницу между русским и немцем, японцу нужно иметь высшее образование. А лучше даже два… Хорошее саке в Японии, кстати, не греют, — белый человек Миша с простой гайдзинской фамилией Шприц придирчиво ощупывает маленький стаканчик с дорогой рисовой водкой, опрометчиво разогретой сотрудниками японского ресторана в центре Москвы почти до точки кипения, и выпивает залпом. — Греют только дешевое саке. Так вот, японцы — они дико провинциальны и консервативны. Из глубочайшего средневековья японское экономическое чудо катапультировало этот народ в самый эпицентр современности, но аграрное сознание никуда ведь не делось. А то, чего крестьянин не знает, он, как известно, не ест. Так что своим они доверяют, а чужаков опасаются. Что уж говорить о японских аниматорах, работающих в своем, специфическом жанре. У нас с соавтором годы ушли на то, чтобы убедить их, что мы вменяемы и с нами можно иметь дело. В Японии есть семь ведущих студий анимации — наряду с сотнями других, второсортных. Мы отправили наши наброски и сценарий на все семь. Большинство нас просто проигнорировало. А глава одной студии, которую мы по-прежнему высоко оцениваем, откликнулся так: «Dear Misha san and Alyosha san. We do not this project». Глагол отсутствовал… Мне, пожалуйста, хоттате яки и сашими с тунцом.

Авторы сценария «Первого отряда» Миша Шприц-сан и Алеша Климов-сан учились в московской школе, а высшее — художественное — образование в начале 90-х отправились получать в Европу. Алеша-сан осел в Германии, Миша же сан, поучившись архитектуре в Вене и окончив Мюнхенскую академию художеств, уехал в США, где занялся новаторской по тем временам «информационной архитектурой» (грубо говоря, компьютерным дизайном и разработкой сложных интерфейсов), обзавелся всеми необходимыми — дом-подруга-машина-собака-американский паспорт-высокая зарплата — атрибутами счастливой нью-йоркской жизни, но в 2004-м все бросил, вернулся в Москву и принялся искать деньги на осуществление их с Лешей-саном безумной затеи под названием «Первый отряд». И нашел. Имя доброго самаритянина-спонсора не называется, но доброты его оказалось достаточно, чтобы освоить одну из крупнейших японских анимационных студий, создать полнометражное аниме высшего качества и подготовить его выход на экраны в России и Японии.

— Японский режиссер аниме — это царь и бог, его приказы не обсуждаются. А форма аниме — абсолютный божественный канон. Так что наши попытки — как сценаристов и продюсеров — как-то корректировать работу режиссера на студии «Четыре градуса», с которой мы в итоге договорились, вызывали полнейшее недоумение. Три режиссера сменились на проекте, прежде чем мы встретили Ёсихару Асино, который оказался открыт к нашим предложениям и замечаниям.

— А какие у вас были замечания? «Нарисуйте пионерам глаза поменьше»?

— Да, было и такое. Или вот еще — манпу. Это такой терминус текникус: когда в аниме и комиксах манга какие-то чувства начинают вдруг очень схематично отображаться на лице персонажа. То есть внезапно глаза у него становятся совершенно круглыми, все лицо искажается — хотя до этого он был нарисован вполне реалистично. Это символизирует некую травматическую ситуацию, в которую попал персонаж, сильные эмоции.

— Какие эмоции? Страх?

— Чаще стыд. Потеря лица пугает японца больше всего, поэтому она должна быть отражена в очень драматическом ключе. Нам пришлось буквально покадрово вычищать манпу из визуального ряда. Для японского зрителя такой уровень условности вполне привычен — западный же зритель, в частности русский, абсолютно к нему не готов.

— К чему он еще не готов?

— Например, к вежливости. Японцы на этом помешаны. Если у нас есть сцена, в которой мальчик дарит девочке подарок, они автоматом вставляют в мультфильм длинную церемонную благодарственную речь, которую она произносит в ответ. Мы никак не могли убедить их, что у нас 14-летние подростки так себя не ведут… Кроме того, ни Асино-сан, ни его предшественники вообще никакого представления не имели о том, как здесь все выглядит. Мы им слали целые тома детальных спецификаций: под каким углом торчат в русской деревне фонарные столбы, какой процент деревенской улицы занят лужами, спецификации на ворону, спецификации на березу — и все равно они рисовали в лучшем случае деревню американских колонистов. Мы объясняли им, что заборы должны быть кособокими — они в ответ удивлялись: «Почему бы не сделать доски параллельно, как это бывает в жизни?»

— И как же вы в итоге решили эту проблему?

— В итоге Асино-сан приехал в Россию, чтобы взглянуть на натуру. Ему под пятьдесят, он маститый режиссер, но это был первый в его жизни визит в неазиатскую страну. Под чудовищно низким декабрьским небом мы поехали на натурные съемки в Абрамцево. А Асино-сан — он, вообще-то, фанат хеви-металла, весь такой волосатый, на пальцах перстни с черепами и прочее — как раз фотографировал деревенский дом, когда из предзакатной мглы материализовалась старуха в резиновых сапогах и косынке, вытащила из кармана мобильник и стала звонить в милицию: мол, шатаются тута всякие. В общем, мы подумали, что местная ментовка Асино-сан для понимания русских реалий не нужна, и прыгнули обратно в машину. И вот едем мы по Ярославскому шоссе обратно, пробка, московская серость, и Асино-сан вежливо так говорит: «Извините, пожалуйста, у меня один вопрос. Скажите, а вот когда лето, то, собственно, на деревьях распускаются листья?» Я ему отвечаю: «Да, конечно. Распускаются зеленые листочки. И цветы. Солнце везде. Тепло. Красивые женщины в белых платьях ходят по улицам, а импозантные мужчины говорят им комплименты из окон своих лимузинов». Асино-сан немного помолчал, а потом говорит: «Понятно. В общем, не распускается ничего». Да, а еще Асино-сан сохранил пакет из-под скисшего молока, которое он приобрел в магазине «Азбука вкуса». Как и большинство японцев, он немного фетишист. В Японии совершенно нормально быть поклонником какого-нибудь баночного супа, к примеру. Даже не поклонником — последователем. То есть читать все статьи про этот суп, смотреть веб-сайт про него, писать про него в блогах. С социальным статусом такое поведение никак не связано: последователем супа вполне может быть преподаватель университета — дело здесь в синтоистском сознании.

Если рассуждать в таких категориях, художника, сценариста и продюсера Мишу Шприца следует отнести к поклонникам и последователям ластиков. В его московской квартире их несколько десятков — разных форм, цветов и размеров. Есть даже ластик, полностью имитирующий японский бульонный кубик… Ластики занимают пару подвесных полок. Почти все остальные полки в доме заняты книгами и фильмами — исключение составляют полки холодильника: с них Миша Шприц достает и нерешительно предлагает мне к чаю каких-то скрюченных нездешних тварей, упакованных к пластиковые фастфудовские коробочки.

— Дело в политеизме. Проявление божественности японец может обнаружить везде, — Шприц с сомнением заглядывает в безглазое лицо деликатеса и отправляет его в рот. — Собственно, на этот синтоистский подход мы и рассчитывали, когда предлагали японцам сделать мультфильм про советских пионеров-героев.

— Как синтоизм связан с советскими пионерами-героями?!

— Очень просто. Каноника как явление сегодня сохранилась только в синтоистской культуре. А до этого существовала еще и в тоталитарном культурном пространстве. Мы с соавтором захотели, чтобы эти две каноники поняли друг друга. История про пионера-героя может восприниматься — с точки зрения формы — и как канон тоталитарный, и как канон языческий. Ведь идеализация в рамках тоталитарного пространства шла по языческой схеме. Практически каждому явлению мог быть присвоен признак божественного, трансцендентное свойство. Пионеры-герои — это такие тотемы, божки. Если монотеистическое сознание этически целостно, в монотеистической культуре все исходит из единого источника абсолютного добра, языческое сознание такой целостностью не отличается. Эти божки могут исходить из какого-то своего добра, и в результате в их системе сдать папу — подвиг, а не предательство…

Для скрещивания тоталитаризма с синтоизмом, пионеров с языческими божками и выведения межкультурных гибридов Шприц Миша — идеальный селекционер. Он и сам немного гибрид или, что называется, глобал рашн — достаточно новая для России порода человека, ни в одной культуре не укорененного до конца, но слегка укорененного сразу во многих культурах; поверхностно, но широко эрудированного; говорящего на нескольких языках; свободного в своих суждениях и перемещениях по земному шару. Шприц чувствует себя комфортно везде: в нью-йоркском многотысячном офисе он будет увлеченно придумывать интерфейс для сайта компании Delta Airlines, в австрийском альпийской саду — не менее увлеченно обсуждать творческие планы с соавтором, на токийской анимационной студии — придирчиво измерять размер глаз пионеров-героев, в холодной московской кухне — вести интеллигентские разговоры о последствиях кризиса, отношениях с Грузией и будущем РФ. Иностранную фамилию он запишет в блокнот латиницей. Зимнюю резину купит на авторынке. В японском ресторане Seiji на Комсомольском проспекте закажет саке и суши, во вьетнамской «Ароматной реке» — блинчики «нем» и водку «Новый рис», в «Жан-Жаке» на Никитском бульваре — красное сухое и салат «Цезарь», в клубе «Маяк» — виски, в ностальгирующей по дачно-советскому уюту «Мариванне» — водку с соленьями. И везде будет смотреться вполне органично.

Очевидно, что именно такой глобал рашн лучше, чем просто рашн, сможет эксплуатировать советские мифы, скрещивать их и сталкивать лбами с мифами инородными в общем для всех современных культур пространстве поп-культуры — четвертом измерении нашей цивилизации. И, как ни пафосно это звучит, «Первый отряд» — это первый опыт такого рода столкновения. Нет, чисто технологически ничего нового Шприц и его соавтор не делают: в поп-культурном измерении японский самурай давно уже трансформировался в негра с дредами (смотри «Собаку-призрака» Джима Джармуша), а герои американских комиксов освоили самурайские мечи. Почему бы и пионерке Наде не обзавестись большими глазами и маниакальной японской вежливостью? Собственно, «новое» тут — сама Надя.

С советскими мифологемами уже экспериментировали отечественные авторы, тот же Пепперштейн, но никогда еще они не предлагались в качестве вклада в общую международную поп-культурную копилку. До сих пор Россия все больше поставляла на Запад мифологемы дореволюционные: князя Мышкина и Анну Каренину, психологизм и страдания. Мифологемы советские оставались невостребованными. Михаил Шприц и Алексей Климов впервые решили пересадить их в чужую почву, сделать элементами чужого массового жанра.

— Обожаю «Мифогенную любовь каст» Пепперштейна, — говорит Шприц. — Но в данном случае Пепперштейн если и повлиял на нас, то косвенно. Он вообще фокусируется на элитарном, «высоком» искусстве. Мы же действуем инструментами популярной культуры.

— А в случае со Второй мировой и советскими пионерами такие инструменты разве уместны? Не боитесь народного гнева?

Эксперимент и впрямь смелый. Герои американских комиксов, переселяющиеся в японское аниме, разнесены с реальной американской историей, с ее кровью и болью. Наши же пионеры-герои при всей их мифологичности накрепко срослись с историей страны. Резкое снижение жанра с их участием, к тому же на фоне нарисованной японцами Второй мировой, многими может быть воспринято как глумление и надругательство над святыней. Не говоря уж о том, что традиция использования мультипликационной формы в качестве упаковки для вполне серьезных тем в России пока не прижилась. Достаточно вспомнить скандалы, связанные с контентом канала «Дважды два»: для большей части отечественной аудитории мультфильм — это что-то такое уютное, домашнее, детское.

Совмещение мультфильма и половых извращений, религиозных проблем, политики кажется ненормальным и неприличным. Это какие-нибудь американские Симпсоны вполне могут обсудить в какой-нибудь из серий войну в Ираке, и пацифистский мультфильм про арабо-израильский конфликт может стать фаворитом международных фестивалей. А как бы смотрелся на «Кинотавре» мультфильм про Чечню? И как воспримет анимешную Вторую мировую дедушка-ветеран, которого благодарные внуки отведут на премьеру мультфильма «Первый отряд»?

— Что плохого в использовании инструментария поп-культуры? — удивляется Миша Шприц.

— В принципе — ничего. Но достаточная ли временная дистанция отделяет российского зрителя от этой войны, чтобы он мог безболезненно воспринять ее как условность, оценить ее в контексте фантастического японского аниме?

— И у меня, и у Леши на этой войне воевали деды. Мы не легко относимся к происшедшему, но нам кажется, что пафос, связанный с происшедшим, вполне можно воплотить в самые разные художественные формы. А как, собственно, может быть сформулирована зрительская претензия к нам?

— Да очень просто: «Почему вы описываете такие великие события таким низким языком?»

— Низких языков нет, скажем мы. Язык поп-культуры, добавим мы, самый подходящий для описания великих подвигов, это поистине народный язык. Так же, как и язык плаката, столь популярный в СССР. Мы считаем, что именно этот язык сможет понять наш молодой зритель. Этот, а не другой. Когда засушенная, обиженная жизнью учителка рассказывает ему о событиях того времени, ему неприятно и скучно. Совсем другое дело, когда идеологический смысл тех событий доносится до него языком аниме. А подвига советского народа в священной войне язык аниме никак не принижает.

— Кстати о подвиге в священной войне. У японцев, работавших над «Первым отрядом», не возникло идеологических возражений? Русские в мультфильме — однозначно хорошие, немцы — однозначно плохие. То, что сами японцы были на «плохой» стороне, их не смущало?

— А об этом в Японии мало кто знает.

— В Японии мало кто знает, на чьей стороне воевала Япония?!

— Широкая общественность не в курсе, что русские и американцы были в альянсе. У них вообще с новейшей историей проблемы. Один японский художник, работавший на нашем проекте, рассказывал: «Взял я тут у дочки учебник истории полистать. Смотрю — весь год они проходят каменный век, а перед экзаменом две недели — все остальное». Японцы твердо знают, что «пикадон», как они его называют, на них сбросили в 45-м американцы, — все остальное не так уж важно. Я глубоко убежден, что японцы — первый в мире народ, живущий в постапокалиптическом пространстве. Тотальная катастрофа стерла им память. Когда в сентябре 45-го император, считавшийся прямым потомком солнца, объявил о своей небожественности, несколько десятков человек в процессе его речи покончили жизнь самоубийством. Япония для них закончилась. Теперь они — чистый лист, и идеологических возражений у них больше нет, они очень стремятся к миру. Но договориться с ними в чисто творческом плане человеку западному все равно очень сложно.

— Почему?

— На Западе, и в России в том числе, принято работать в режиме диалога: это вроде как обогащает всех участников. В Японии никакой диалог невозможен. Наши с Лешей попытки его вести нарывались на полное непонимание. Нормальный японец никогда ничего спонтанно не решает и не говорит. То, что здесь можно сделать в один присест — скажем, собраться, устроить «мозговой штурм», потратить на него восемь часов, но в итоге прийти к результату, — там невозможно. В Японии сначала одна сторона высказывает свою точку зрения. Вторая сторона кланяется и идет ее обдумывать. При следующей встрече вторая сторона дает свой ответ. Первая сторона кланяется и идет его обдумывать. И так до бесконечности. Все очень боятся высказать непродуманное, а главное — безответственное мнение. При этом каждый такой обмен мнениями требует нашего присутствия. Приходится из-за каждой ерунды садиться в самолет и лететь на переговоры в Японию.

На следующий день Миша Шприц действительно вылетает в Токио для решения каких-то срочных вопросов на Studio 4 °C. Четыре градуса — температура, при которой не портится рыба; создатели студии, впрочем, имели в виду другое — градус огранки бриллианта…

Когда Шприц прилетит, в Японии будет ночь. Уставшие после четырнадцатичасового рабочего дня художники будут крепко спать прямо в офисе на расставленных в ряд раскладушках. Рано утром Миша придет к ним: японцы здорово выспятся, а у Миши будет джет-лаг. Они станут высказывать ему продуманные мнения, а он будет учить их, как рисовать гайдзинских божков — большеглазых подростков в галстуках — на чистом японском листе.

Анна Старобинец
Фотографии: Сергей Мелихов для «РР»; архив пресс-службы; из личного архива М.Шприца