Россия и Сибирь: союз или развод?
Всех деталей присоединения Сибири к русскому государству мы, вероятно, не узнаем уже никогда. Далеко не всегда можно верить сохранившимся в московских архивах донесениям местных воевод, которые сплошь и рядом изобилуют прямо-таки фантастикой.
По ряду же косвенных признаков можно судить о том, что Сибирь с самого начала и в течение длительного времени была вполне автономным образованием, связанным с Москвой и потом с Петербургом главным образом обязательствами данничества.
Россия-Московия времен Ивана Грозного и его ближайших преемников испытывала сильный, как сейчас говорят, кризис ликвидности. Иными словами, внутренних ресурсов для полноценного развития было крайне недостаточно, а возможности экспорта были весьма ограниченны: нечего особенно было России экспортировать. Ни вин, ни шелков, ни пряностей из России в Европу не возили - за отсутствием таковых.
Лишь одна статья экспорта, достаточно выгодная в качестве источника серьезных финансовых поступлений, была доступна для России в то время - пушнина, весьма востребованная в Европе. Пушнину и давала Сибирь, причем в основном в качестве ясака, дани. При царе московском Алексее Михайловиче примерно две трети бюджета государства составлял доход от экспорта сибирской пушнины. Сын его, Петр Алексеевич, получивший почетное именование Великого, именно на эти же доходы вел свои многотрудные войны, в том числе Великую Северную, определившую статус и влияние Российской империи в будущие два века, строил столицу - Петербург, создавал европейского строя армию и государственный аппарат.
Губернатор Иркутский Николай Муравьев (племянник того самого Муравьева-вешателя, впоследствии - граф Амурский) выступал за максимально более широкую автономию Сибири в составе Российской империи, за сибирское решение не только внутренних, но и порою внешних проблем. Что он, кстати, блестяще реализовал, присоединив к Иркутскому генерал-губернаторству (а следовательно, и к Российской империи) дотоле спорные с Цинским Китаем территории Приамурья и Приморья. Императорское правительство было при этом поставлено перед фактом, и лишь тогда, когда при документальном оформлении новой границы посланник из Пекина потребовал с русской стороны равного по полномочиям представителя - то есть личного посланника Белого царя.
К сожалению, государственные деятели, подобные Муравьеву, вызывали подозрение в «сепаратизме» у петербургской бюрократии, и граф Амурский, получив и титул, и высочайшие награды, был удален из Иркутска и из Сибири вовсе. «Вертикальное» мышление европейски форматированных мозгов столичных бюрократов не позволяло им осознать, что они сами же рубят сук, на котором сидят.
Что ж, через не слишком длительное время некоторым представителям этого сословия пришлось на суку повиснуть…
Волостная реформа Александра III стала, вероятно, последней каплей. Она уничтожала сохранявшееся еще самоуправление «сибирских инородцев», сильно ограничивала внутреннюю автономию казачьих областей, а на всем остальном пространстве империи устанавливала безобразно единообразную вертикальную систему территориального управления.
При этом если в России были хотя и весьма куцые, с самыми минимальными полномочиями, земства, в Сибири не было и этого. Здесь на рубеже XIX-XX веков установилась настоящая колониальная административная система. Именно она, а не самый факт сибирско-российской унии, стала основой критики со стороны областников.
Собственно говоря, термин «областничество» вполне четко раскрывает основные устремления его участников. В тогдашней системе государственного устройства Российской империи были в основном две категории административных единиц - губернии и области. Губерния - это как раз «вертикально организованная» единица, с назначаемыми сверху вниз губернаторами, градоначальниками, уездными, волостными и сельскими старшинами. Области же преимущественно были казачьими и, неся четко установленные перед империей обязанности (главным образом, участие в военных усилиях государства), пользовались весьма значительной внутренней автономией, вплоть до собственного гражданского, а частью и уголовного законодательства. Распространить права областей на всю Сибирь - вот в чем состояла основная позиция областничества.
Сибирь - не Россия, это ощущает любой, кто часто бывает и там и тут, кто умеет приглядываться к тому, что его окружает. Одно из основных отличий сибиряка от россиянина - его, сибиряка, беспредельный индивидуализм. Впрочем, еще более в этом смысле сибиряк отличается и от европейца: тот любит поговорить о своем индивидуализме - на деле же вряд ли на свете найдутся большие коллективисты, чем европейцы, от веку объединенные во всевозможные общины, гильдии, сословия. Сибиряк вечно себе на уме, критичен и недоверчив ко всему услышанному, верит только в себя: в общем, понятно, что осознание сибиряками своей особости было всегда. Оно временами затухает, временами обостряется, но сибиряк всегда осознает себя в той или иной степени «иным», нежели россиянин.
Хотя, безусловно, нельзя забывать и о близкой родственности российской и сибирской культуры, и о мощном потенциале экономического, политического, военного единения всей Северной Азии, от Балтики до Берингии. И все же Сибирь - не Россия. И это нельзя не учитывать, строя какие бы то ни было прогнозы и планы на развитие и вообще будущее геополитического пространства, включающего в себя обе эти страны.
Хроническое и категорическое непонимание сущности строения Северо-Азиатского пространства приводит всегда к одним и тем же результатам. В 1917 году социальный взрыв (вполне рукотворное явление, в котором пальму первенства, безусловно, заслужил сам император Николай II и его ближайшие помощники, в особенности «великий реформатор» Петр Столыпин) наложился на антиколониальный. И не случайно уже с весны 1917 года, сразу же после падения монархии, начался процесс обособления Финляндии, Украины и Сибири. Не осталось никаких формально-юридических оснований для того, чтобы Сибирь продолжала числить себя в составе Российского государства, и автономизация, а впоследствии и декларация независимости Сибири (4/17 июля 1918 года) были совершенно логичными.
Перипетии Гражданской войны (военный переворот Колчака, и слышать не желавшего о чем-то, кроме «единой и неделимой») прервали эту линию развития. В то же время централизм Колчака резко настроил против него и большинство населения Сибири, и основные политические силы страны. Колчак был разгромлен не столько красными войсками на фронте, сколько растущей партизанской войной в тылу - вся Сибирь поднялась против него. Большевики же, выдвинув лозунги самоопределения, получили ощутимое преимущество, и их относительно мирно восприняли хотя бы как меньшее зло.
Надо сказать, что в первое двадцатилетие советской власти края и республики Сибири обладали сравнительно высокой степенью автономии. Конечно, вертикаль сохранялась - в основном по партийной линии, но она отчасти нивелировалась системой выборных Советов. Впрочем, в значительной степени централистские тенденции в СССР оправдывались как внешними факторами - по сути, постоянным военным окружением (ощущавшимся в Сибири достаточно остро - и на китайской границе, и на тихоокеанских морских рубежах), а потом явной угрозой большой войны, - так и внутренними - необходимостью масштабного промышленного и социального строительства. СССР в целом впервые за много лет получил возможность решить свою национальную задачу - технологической модернизации, и в рамках СССР эта задача в целом была выполнена. События 30-х - начала 50-х годов отодвинули тему автономии на второй план.
Она вновь возникла позже, к концу 60-х, когда, например, в Восточной Сибири началось формирование мощного территориально-производственного комплекса (ТПК) на базе Ангарского каскада ГЭС. Неудивительно, что именно здесь возникла идея создания Байкальской союзной республики (Байкальской ССР) в составе Союза. В состав БайкССР должны были войти Иркутская область, Бурятия, Читинская область, южные районы Якутии или вся Якутия целиком. Безусловно, формирование союзной республики в Восточной Сибири (которую бы вполне гармонично дополнила Дальневосточная республика) дало бы мощный толчок развитию всей этой части Сибири и придало бы ей гораздо большую экономическую и социально-политическую устойчивость.
Причины распада СССР лежат в той же плоскости, что и причины распада Российской империи в 1917-1918 годах. «Вертикаль власти» - форма политической организации, принципиально несовместимая с сущностью нашего геополитического пространства. Как в 1917-м, так и в 1991-м одинаковые причины привели к одинаковым последствиям.
Прошло совсем немного времени, и мы со всей очевидностью наблюдаем, что в Кремле никто ничего не забыл и никто ничему не научился. Причем вертикализация современной Российской Федерации намного превосходит таковую же и в СССР, и в Российской империи. Но, как известно, всякое действие рождает противодействие - и «вертикализация» сегодня фактически свелась лишь к перенаправлению финансовых потоков из Сибири в Москву, где, впрочем, они в основном также не задерживаются, транзитом перекачиваясь в оффшоры.
Надо иметь в виду, что нынешняя вертикализация усугубляется (как и в 1917-м) обострением социальных проблем: нынешняя власть (что ельцинская, что путинская) не решила ни одной из проблем, стоявших в СССР в 80-е годы, в начале перестройки, - но лишь усугубила их многократно, да еще и добавила к ним множество новых.
Поэтому возрождение и активизация областничества, массовый рост симпатий к нему со стороны самых различных слоев населения, от обездоленных пенсионеров до вполне успешных бизнесменов и представителей всех уровней власти, от мэров городов до сотрудников силовых структур в сибирских регионах, попросту неизбежны. И не стоит удивляться, что независимые опросы, например, в Иркутской области дают до 25-27 процентов сторонников полной государственной независимости Сибири и до 55-65 процентов - сторонников автономной Сибири.
Выше уже сказано, что государственная независимость не является какой-то идефикс для областников. Более того: мы люди грамотные, историю Отечества (именно - Сибири) знаем неплохо и отдаем себе отчет в том, что геополитическое пространство Северной Азии на протяжении вот уже двух тысяч лет время от времени стремится к той или иной форме объединения.
Поиск и выработка конкретных форм взаимоотношений двух родственных географически, исторически, экономически стран - тема отдельного разговора. Моделей предлагается множество, вполне в соответствии с идеологическими установками предлагающих. Но для начала плодотворного обсуждения этой темы необходимо договориться о некоторых базовых основаниях.
О том, что Сибирь и Россия - две хотя и близкие этнически, культурно, исторически, но разные страны.
О том, что та или иная форма объединения Сибири и России выгодна и полезна обеим странам.
О том, что это объединение достижимо и полезно при выполнении некоего набора взаимных обязательств и условий.
Можно, конечно, встать в позу и продолжать отрицать очевидное. На такой позиции стоят многие россияне, и их слепота порой поражает. Как и петербургские бюрократы позапрошлого и прошлого века, они пилят сук, на котором сидят. Единственным следствием подобного упорства будет теперь уже полный распад Российской Федерации, остановить который не будет возможности у каких бы то ни было федеральных структур. Кремлевские «небожители» могут продолжать и дальше рассуждать про укрепление государственности, но у всякого, кто сталкивается с результативностью этого «укрепления», их рассуждения вызовут разве что иронию.
Мы не хотим развала Российской Федерации, но мы его и не боимся - как вариант, естественно, областники просчитывают и то, что распад примет необратимые формы, естественно, по вине лишь «кремлевских мечтателей», не желающих или не умеющих видеть очевидного.
Тогда нам придется организовывать свою жизнь самостоятельно - впрочем, по сравнению с сегодняшней ситуацией у нас в Сибири мало что изменится: ведь уже сегодня ни оборону рубежей, ни управление экономикой Кремль не обеспечивает, и изменения составят главным образом пресечения финансового потока из Сибири за Урал и за границу. Уже сегодня Сибирь выживает за счет собственных средств - вернее, той малости, которую оставляет от них Кремль и околокремлевский олигархат. То есть в краткосрочной перспективе Сибирь ничего особенно не теряет.
Взаимно теряет Северо-Азиатское геополитическое пространство. В большом сообществе легче обеспечить динамичное развитие. С цивилизационно-родственными народами легче договариваться о совместных проектах.
Времени на то, чтобы понять необходимость - и неизбежность - переформатирования Федерации, по сути, создания полноценного Союза Стран Сибири и России, осталось немного. Вряд ли более десяти лет. Причем эти десять лет будут годами нарастающего общего кризиса - финансового, промышленного, социального, коммунального, совпадающего с общемировым кризисом. Возможно, в этом столетии такой шанс будет последним.
