"Здесь коррупция есть!"
Представители власти всех уровней, на которых временами словно нисходит озарение, то и дело начинают говорить о необходимости борьбы с коррупцией.
Нередко рассмотрение связанных с явлением проблем проистекает в рамках серьёзных заседаний, форумов и съездов: влиятельные политики и чиновники подолгу толкуют о том, что коррупция – наша самая большая беда, на противодействие которой необходимо бросить все силы. Иногда они даже вешают на двери собственных кабинетов таблички с надписью «Здесь коррупции нет!». Но всё это чистой воды лукавство. В целом власть не может не быть заинтересована в устранении явления, но некоторые чиновники имеют серьёзные возражения. Так считает профессор, доктор юридических наук, заведующая кафедрой уголовного права и криминологии Байкальского государственного университета экономики и права Анна Репецкая.
Исследованиями в области коррупции и организованной преступности она занимается уже свыше десяти лет. Отслеживает их динамику, уровень проникновения в различные сферы деятельности человека, рост «тарифов» и «ставок», поведение людей, причастных к этим незаконным деяниям. При этом неизбежно сталкивается с известным фактором – латентностью этого вида преступлений. Сложность в том, что традиционно проявлением коррупции считаются дача и получение взятки, наказание за которые предусмотрено действующим уголовным кодексом.
Анна Леонидовна согласна с оценками экспертов, утверждающих, что отражаемый официальной статистикой уровень коррупции составляет менее 1 процента от числа реально совершаемых преступлений. В такой ситуации заниматься исследованием явления лишь посредством изучения уголовных дел и анализа официальной статистики – значит осматривать только видимую часть огромного айсберга. А истинная коррупция во всём своём изощрённом многообразии умело скрывается под водой.
– Видов коррупционного поведения существует множество. До сих пор в рамках действующего законодательства под коррупцией мы понимаем пакет с деньгами и ещё некоторые примитивные формы. Но чрезвычайное распространение получили и всевозможные некриминализированные её вариации. Уголовный кодекс, подготовленный без анализа реалий, не охватывает многие конфигурации социально опасных видов коррупции. Он не предусматривает ответственности за лоббизм, фаворитизм, протекционизм, тайные взносы на политические цели, взносы в избирательные фонды кандидатов с последующей расплатой должностями. По поводу последнего ещё в декабре прошлого года я оппонировала диссертацию «Коррупция в избирательном процессе» на примере Красноярского края. Там чётко продемонстрировано, как избирательный процесс страдает от подобных проявлений. Месяцем раньше в Иркутске была защищена диссертация «Региональная криминальная характеристика в органах внутренних дел Восточно-Сибирского региона». Разорвать порочные криминальные круги: «деньги – власть – деньги» и «собственность – власть – собственность» чрезвычайно трудно.
– Как в условиях столь высокой латентности ведётся исследовательская работа?
– Главным источником информации для нас являются не материалы уголовных дел, а результаты проводимых нами опросов. С одной стороны в них участвуют субъекты, которые могут быть коррумпированы, с другой – субъекты, способные коррумпировать. В каждой из сфер, традиционно подверженной этой инфекции, она имеет свою глубину проникновения и специфику. К примеру, в области здравоохранения коррупция выглядит совсем не так, как в правоохранительных структурах. В качестве взяткодателей на этих участках выделяются совершенно разные слои населения, которые, естественно, и ведут себя они по-разному.
В процессе проведения таких опросов мы не только интересуемся мнением людей о том, что они понимают под коррупцией, но и осведомляемся об особенностях процесса: часто ли дают взятки, кому и в каком размере, как выглядит механизм и какие услуги получают взамен. У потенциальных же коррупционеров мы, разумеется, не спрашиваем об их склонности и отношении к подобным преступлениям (на искренний ответ рассчитывать в таком случае не приходится). Здесь представлен совершенно иной свод вопросов, ответы на которые позволяют оценить масштабность явления в той или иной сфере деятельности людей. Подобным образом мы уже опросили сотрудников ГУВД Иркутской области, налоговых инспекторов, представителей бизнеса и работников образования. Но к органам власти пока не подступились.
– Потому что иркутские чиновники взяток не берут?
– Скажу откровенно: во-первых, представители власти не отличаются стремлением становиться предметом изучения криминологов, а во-вторых, им свойственна негативная реакция на информацию, получаемую нами в результате исследовательской деятельности. Например, ещё несколько лет назад некоторых руководителей органов внутренних дел, депутатов Законодательного собрания и областных госслужащих глубоко задела озвученная мной экспертная оценка уровня коррумпированности в силовых структурах.
Информацию о реальном положении дел мы получили от уже осуждённых работников силовых ведомств, отбывающих наказание в иркутской спецколонии № 3. Более семидесяти процентов опрошенных на условиях анонимности чётко сказали о том, что брали взятки: кто-то один раз, другие постоянно, третьи только получали долю от совместно организованного бизнеса, имеющего, как правило, незаконный характер. С бурной реакцией со стороны властей довелось столкнуться и в прошлом году на совещании, организованном Академией безопасности, где я выступала с докладом.
Поэтому поделиться результатами аналогичных научных исследований относительно состояния дел в органах власти – значит, вызвать на себя огонь. Не всем людям присуще желание услышать правду. К тому же оглашение этих цифр только поставит исследователя под удар. Мне неоднократно доводилось попадать в ситуации, когда после публичного оглашения результатов каких-либо исследований у меня возмущённо спрашивали: «Да откуда вы это взяли? Этого не может быть!».
– Зачем тогда вообще изучать это явление, раз целевая аудитория просто шарахается от результатов исследований?
– Главной целью этой деятельности является создание условий для недопущения дальнейшего распространения коррупции и, в идеале, сокращения её уровня. Ещё в июне 2006 года в Институте регионального законодательства и правовой информации мне поручили выработать предложения по снижению уровня коррупции в органах государственной власти Иркутской области. Знаете, рекомендации я подготовила, но дальнейшая их судьба мне неизвестна. Чиновники с гораздо большим удовольствием берутся за обсуждение своих привилегий, нежели ограничений.
Подобное отношение к антикоррупционным инициативам свойственно и федеральной власти. После троекратного провала в 90-е годы президентом России принятых Федеральным Собранием проектов законов о борьбе с коррупцией, администрация главы государства в начале 1998 года подготовила свой законопроект. Вскоре он поступил на экспертизу в Институт государства и права. В нём полностью была проигнорирована более чем десятилетняя работа учёных, практиков и законодателей и не учтён положительный опыт других стран. Иными словами, президентский проект был направлен не на борьбу с коррупцией, а как раз на защиту коррупционных интересов чиновников.
На нескольких страницах в нём перечислялись условия, при которых ближайшие родственники государственных служащих имели право получать подарки и привилегии. Сектор уголовного права означенного Института долго работал над представленным проектом и впоследствии дал крайне отрицательный отзыв, предложив применить испытанные в мире нормы борьбы с коррупцией. В России они вполне могли быть реализованы. Но эти поправки президентской администрацией приняты не были, и закон в своём первоначальном варианте, но с указанием о том, что он якобы прошёл экспертизу во многих учреждениях, поступил в Государственную Думу. Было очевидно, что власть не нуждалась и до сих пор не нуждается в наших знаниях и исследованиях. Наши исследования не отвечают интересам чиновников, которые просто не склонны принимать законы против самих же себя.
– Анна Леонидовна, Иркутская область в плане коррумпированности отличается от других российских регионов?
– К сожалению, на этот вопрос невозможно дать исчерпывающий ответ. Дело в том, что все исследователи, работающие в данном направлении, используют свои методики. Поэтому плоды их трудов не подлежат сопоставлению, которое могло бы определить реальное положение вещей. Ведь необходимо учитывать множество, казалось бы, несущественных, но очень важных факторов, влияющих на общую картину: территория региона, численность населения, средний размер заработной платы, величина внутреннего регионального продукта… Мы можем сравнить официальные данные, но что нам это даст? Здесь необходимо глубочайшее исследование, но, ввиду того, что результаты подобной работы всё равно останутся невостребованными, никто из учёных за это не берётся.
– А какая сфера в Приангарье отличается наиболее высоким уровнем коррумпированности?
– Как и во всей стране, правоохранительные органы, а если более конкретно – сотрудники среднего и нижнего звена. Это подтверждается рядом исследований. Но необходимо учесть, что именно милиция чаще всего и сталкивается с предложениями «договориться». Если «оборотни в погонах» и попадают в поле зрения службы собственной безопасности, то их просто без лишнего шума-пыли увольняют. Правоохранители не стремятся выносить сор из избы.
Коррупция – это механизм, который, как воздух, есть везде, особенно это касается низовой коррупции, которая является наиболее распространённой. На криминальном рынке услуг коррупция – не единоразовая услуга, а условие существования конкретного, как незаконного, так и вполне легального бизнеса. Вот смотрите: в стране, в том числе и в Иркутской области, якобы развернулась кампания по борьбе с фальсифицированной алкогольной продукцией. Но ведь люди продолжают умирать. Происходит это только потому, что торговля суррогатом и не прекращалась. Бизнес существует, и источник его существования известен. Когда наши чиновники обсуждают проблему распространения какого-то вида преступлений или негативное социальное явление, они почему-то забывают упоминать, что одним из условий их распространённости является коррупция.
Просто взять и ликвидировать это явление, выкинуть из нашей жизни как ненужную, мешающую развитию вещь – невозможно. Может быть, когда-нибудь власть поймёт, что с этой бедой нужно бороться. А произойдёт это только тогда, когда психология общества и его сознание созреют до понимания разрушительного влияния явления на нашу жизнь. Но это будет совершенно другое поколение россиян, это будут люди с иным менталитетом. Думаю, они родятся лет через сто, не раньше. А пока мы стремимся решать свои проблемы быстро, но за деньги, продолжая разлагать власть имущих.
